Сощурившись от яркого света из квадратного окошка двери, я вхожу в класс и тону в теплом сухом воздухе и приглушенном жужжании компьютеров.
— Еще одна, — бормочу я про себя. — Еще одна заболела!
Ученицы оборачиваются, ерзают, хихикают. Скрип стула возвращает меня на землю.
— Сестра-хозяйка сказала, что Лекси нехорошо, — обращаюсь я к учителю.
Тот кивает в угол, где согнулась над мусорным ведром девочка, и бурчит:
— Забирайте. — Недоволен, что урок срывают.
Я пробираюсь между столами и обнимаю Лекси за плечи:
— Пойдем, тебе надо прилечь.
Мы идем через класс. Нас окутывает призрачный свет выстроившихся широким полукругом компьютеров.
— За работу! — громко командует учитель.
Все затихают и поворачиваются к экранам. Я веду Лекси вдоль шеренги столов и внезапно замечаю нечто такое, отчего на мгновение застываю на месте; такое, что заставляет меня приглядеться к двум склонившимся над компьютером и тихонько хихикающим ученицам. Я должна запомнить их: скобка на зубах, синяя ленточка, длинные светлые волосы. Провожаю Лекси к сестре-хозяйке, а перед глазами стоит картинка на экране компьютера.
В руках у меня кипа чистого белья, в нос бьет запах стирального порошка. Я как выжатый лимон. Если повезет, он даже не заметит, кто там за горой простыней; если повезет, просто отступит в сторону, пропуская меня. Но, выглянув из-за своей белоснежной ноши, я вижу, что Эдам прочно застрял в дверях, увлекшись разговором с несколькими старшеклассницами. Под мышкой у него зажат ноутбук, другой рукой он жестикулирует. И намертво загораживает мне дорогу.
— Простите, — говорю я. Белье тяжелое, еле держу. — Позвольте пройти.
— Да, сэр, — говорит одна из девочек. — Как скажете, сэр. — И снова россыпь девчачьего хихиканья. — Для вас — что угодно, сэр!
— Разрешите… — Я чувствую себя героиней комедии: еще мгновение — и груда стираного белья окажется на полу, под грязными бутсами целого табуна школьниц.
— Когда же, сэр? Когда мы должны сделать это для вас? — Опять смешки.
Стискиваю зубы и пододвигаюсь к двери, за которой длиннющий коридор.
— Ну, довольно! — Разгневанный голос Эдама наполняет прачечную, и учитель топает вон, отбросив меня к стене.
— Осторожней! — кричу я, но вижу лишь широкую спину разгневанного Эдама в глубине коридора.
Естественно, почти все белье на полу. Замызганный табун, правда, по нему не прошелся, но Эдам не оборачивается, чтобы извиниться или предложить помощь, а девиц след простыл. Эх, зарыться бы в этот мягкий ворох и провалиться в сон без сновидений…
— Может, просто дадите какую-нибудь таблетку?
Я делаю вид, что не слышу, и продолжаю разбирать носки по парам. Работа неблагодарная — уже завтра эти носки снова очутятся в моей корзине, — зато неплохой способ выучить имена наших подопечных и даже попробовать угадать возраст по размеру ноги. Мысленно вижу, как матери пришивают именные метки на вещи дочерей.
— Уж простите, — качает головой сестра-хозяйка, — но сначала нужно вас осмотреть.
— Да у меня просто горло побаливает. Ну и живот немного.
Я отрываюсь от носков и, скользнув взглядом по пяти койкам, где в испарине стонут наши больные, смотрю в соседнюю комнату. У Эдама все еще компьютер под мышкой. И он все еще не извинился.
— Мистер Кингсли, по школе гуляет опасный вирус! — говорит Сильвия. — Скоро здесь будет доктор. Если половина сотрудников сляжет, школу могут закрыть. Хотите получить лекарство — дайте мне вас осмотреть.
Я снова поднимаю глаза, откладывая очередной непарный носок, уже девятый. Эдам высокий и крепкий, но сегодня плечи у него сгорблены, шея будто с трудом держит голову прямо, пряди бронзовых волос липнут ко лбу. Да, плоховато он выглядит. Нехотя, кивком, он соглашается на требование сестры-хозяйки, и она уводит его в другой кабинет. А я сосредоточиваюсь на корзине с темно-синими носками.
Вернувшись минут через десять, Сильвия приостанавливается у одной койки, у другой, склоняется над больными, проходит мимо меня и мимо растущей горы свернутых в клубок носков. Со вздохом улыбается:
— Конца этому не будет.
Такие люди в тяжелые времена только крепче становятся.
— Помощь нужна?
Сильвия роется в кладовой.
— Ага, нашла! — восклицает она, не услышав меня, и появляется с коричневой бутылкой в руках. — Бедняга Эдам. Вот уж огорчение для него — свалиться с этим вирусом. Особенно сейчас.
— Почему?
— Одержим своим исследованием. Занимается им все свободное время. Он книгу пишет. — Сильвия яростно трясет бутылку, на мутноватой жидкости вскипает пена и снова оседает. Сильвия приглядывается к этикетке. — Небось срок годности вышел. А ему лекарство вынь да положь — страсть как не хочет разболеться! Крепкие орешки эти австралийцы. — Она строит кислую физиономию микстуре, которой, судя по виду, лет тридцать, не меньше, и удаляется с ухмылкой, потряхивая на ходу бутылкой, словно погремушкой.
Австралиец. Сказал, что с юга, как я. Выходит, почти на двадцать тысяч километров южнее.
Я вытаскиваю из корзины очередную охапку носков. В школе я очень стараюсь быть со всеми вежливой, но не более, и до сих пор никто из сотрудников не пробовал покопаться в моем прошлом.
— Худо ему. — Мимо меня снова пробегает сестра-хозяйка и на этот раз, поджав губы, встряхивает градусник, а затем из смотровой появляется Эдам: глаза обведены темными, как грибные шляпки, кругами, рот будто синяк на бескровном лице.
— Господи! — невольно вырывается у меня.
— Да уж, — мрачно откликается Эдам и обращается к Сильвии: — У меня сегодня три урока, нужна замена. Поможете?
— Положитесь на меня. Отправляйтесь к себе и немедленно в постель. Фрэнки, проводите Эдама до комнаты. Не дай бог, где-нибудь по дороге свалится.
Сестра-хозяйка бросается с ведром к одной из девочек, которую снова тошнит. Она гладит ребенка по голове, а я перевожу взгляд с Эдама на свою корзину.
— Право слово, это ни к чему. Можете отдаться… своим носкам.
Он еще и острит, хотя, судя по лицу, ему совсем не до шуток.
— Простите за давешнее… Я помог бы собрать белье, но…
— Ничего страшного. Подумаешь, стопка простыней.
Зря я его перебила. Любопытно, что за разговор был у него с девчонками.
— Я не хотел вас обидеть, — добавляет Эдам и тяжело шаркает на выход из лазарета. Я, как было велено, направляюсь за ним. — Да не надо… — Он приостанавливается, смотрит на меня. Спорить у него сил нет. — Тогда сюда.
— Стало быть, вы австралиец? А из каких мест?
Может, мне следует поддержать его, взять под руку?