Нина едва смогла выдавить хриплое «нет». Она оглядела сад. По коже противно ползли мурашки. Нина обхватила себя руками, ей вдруг стало холодно.
— Попробуй вспомнить, Джози, ты что-нибудь слышала, когда была в душе? Я ездила к юристу, а папа все утро сидел у себя в мастерской.
— Нет, ничего. Что и странно. Я думала, это ты раньше домой вернулась, а когда тебя не нашла, решила, что папа зачем-то забрал мою одежду. — Джози отвела глаза.
Нинины мысли мчались бешеным галопом. Нет, Мик ни за что не сделал бы такого. Ему и в голову не могло прийти залезть к Джози в ванную. И устраивать розыгрыши не в его духе.
— Держу пари, солнышко, это папа вздумал подшутить над тобой. Взял, наверное, и спрятал твои шмотки под диваном. — Нина натужно улыбнулась. — Пошли попьем чего-нибудь. — Нина сглотнула, но пересохшее горло драло как наждаком.
— Не-а. Я его уже спрашивала. И я злая как черт! Там были мои новые джинсы!
— Я куплю тебе другие, — спокойно сказала Нина, наливая Джози соку. А потом, не в силах справиться с собой, прошла по всему дому, захлопывая и запирая окна. Входную дверь она заперла на два оборота, дверь на террасу тоже.
— Мам, да мы задохнемся. Сегодня такая духотища. Что на тебя нашло?
Нина, пряча от дочки трясущиеся руки, попыталась изобразить улыбку.
— А мне, знаешь ли, холодно. То ли устала, то ли заразу какую подцепила. Новый контракт все силы отнимает, но я справлюсь, за меня не переживай, — бодро пообещала Нина.
Джози насупилась.
— Как знаешь. Если мои шмотки найдутся, скажи. — Она взяла свой сок и отправилась к себе.
«Ерунда. Она вечно все теряет», — бормотала Нина, расхаживая из угла в угол. Теннисные ракетки, книжки, свитера, тетрадки с домашним заданием. Нине вспомнилось, как однажды зимой Джози явилась из школы в легких туфлях — засунула куда-то теплые ботинки. Еще несколько посеянных вещиц — пустяки, ничего особенного.
— Никуда не уходи, ладно? — крикнула Нина как можно громче, чтобы Джози услышала за закрытой дверью.
Удержать дочь дома — это, конечно, утопия, но и выпустить ее на улицу немыслимо. По крайней мере, сейчас.
Кто бы мог подумать, что она доживет до такого? Счастливая семейная жизнь исключает любые поводы для беспокойства — в это Нина верила свято. Постаравшись взять себя в руки, минут десять она собиралась с мыслями, прикидывая, как поступить.
Наконец сходила за сумкой, подаренной Миком на прошлый день рождения, и села к кухонному столу. Порывшись в кожаной утробе, извлекла потрепанную записную книжку, которая хранилась в кармашке с молнией и сопровождала Нину везде. Когда-то книжка в матерчатом переплете служила для всевозможных записей, заметок, напоминаний. Со временем она заполнилась, и теперь ею не пользовались. Но на последней страничке был записан самый важный телефон, который когда-либо давали Нине.
Она взглянула на номер, и сердце ухнуло в желудок: номер давным-давно устарел. Однако, вычленив первоначальный номер и добавив современный код, Нина набрала все цифры и затаила дыхание. Она помнила его последние слова: «Если что — ты знаешь, где меня искать».
Ей и нужно-то всего несколько ободряющих слов, для пущей уверенности.
После четырех гудков ответил женский голос:
— Булочная «Клер», чем могу служить?
Нина в отчаянии бросила трубку.
Меня гипнотизируют двенадцать пар глаз. Стены в комнате отдыха расписаны красными загогулинами, словно я оказалась в утробе своего самого страшного ночного кошмара.
— Итак, — неуверенно начинаю я, — меня зовут мисс Джерард. Я буду вести у вас курс «Личное, общественное и санитарное просвещение».
Пройти нам предстоит многое, но я буду стараться, чтобы вам было интересно, а заодно мы с вами поближе познакомимся.
Я нервничаю до дрожи в коленках. В комнате со сводчатым потолком и огромными окнами, выходящими на школьный двор, висит тишина. Несмотря на неприглядную панораму за окном, здесь очень мило: мягкие пуфы, пара удобных диванов, телевизор и стойка с DVD. В одном углу разместились холодильник, маленькая раковина, рабочий стол с чайником и тостером, а на другой стороне — письменный стол и единственный компьютер. В качестве экранной заставки на мониторе плавают фотографии школьных спортивных команд.
— Думаю, мы начнем наши занятия с темы, на которую порой трудно говорить. — Я делаю паузу, пара девочек, отвлекшись было, вновь заинтересованно вскидывают глаза. — Преследование — серьезная проблема.
Кто-то испускает театральный стон, кто-то хихикает. Одна девчонка зевает и открывает мобильник.
— Мы это проходили в прошлом году, — сообщает хорошенькая темноволосая ученица, которую я видела рядом с Эдамом.
— В таком случае ты, надо полагать, эксперт по этому делу. — Я уже изъясняюсь как учительница. — Прости, не знаю, как тебя зовут.
Хитро прищурившись, она долго — слишком долго — оглядывает меня с головы до ног, оценивает, прикидывает, гожусь ли я им в учителя. Наконец снисходит:
— Кэти. — И добавляет: — А я вас тоже не знаю.
— Мисс Джерард. Я уже говорила. (Кэти шепчет что-то группке девчонок, головами склонившихся к ней, и я снова слышу смех.) Если хотите, можете называть меня Фрэнки. Это сокращенное от Франческа. — Имя цепляется за язык.
Мало-помалу девчонки начинают меня слушать. Я показываю короткий фильм для последующего обсуждения, но умудренным житейским опытом пятнадцатилетним светским львицам он представляется азбучной истиной.
— Мисс, а Кэти нельзя это смотреть, — вскинув руку, заявляет одна.
— Кэти? — Под новую порцию смешков я жду объяснения. Приподняв брови, перевожу взгляд с первой на вторую.
— Родители не разрешают ей смотреть телевизор. Они заявление написали.
Аудитория прыскает со смеху.
— А сама Кэти язык проглотила? — Воображение живо рисует картину: меня вызывают в кабинет директора; мистер Палмер багровеет: разгневанные родители подают на меня жалобу. — Кэти, это правда? Они будут недовольны, что ты посмотрела даже этот коротенький фильм? — Кэти кивает, пряча ухмылку, и экзекуция в кабинете директора теперь видится неизбежной. — Почему ты мне ничего не сказала заранее? Могла бы подождать за дверью.
— Потому что мне хотелось посмотреть, правда ли это преследование? — говорит она, а у самой глаза темнеют, губы надуваются, отчего щеки сразу становятся впалыми, а скулы выпирают, — ни дать ни взять беззащитный ягненок.
— Ну и как? — интересуюсь я. Наконец-то мы до чего-то договорились.
— Да! — таращит глаза Кэти, вновь оживившись, вновь преисполнившись самоуверенностью пятнадцатилетних.
Класс заходится от хохота.