— Обойдусь. — Мик поднялся.
— И все-таки ты отдохни сегодня, полежи. Вдруг сотрясение?
Мик фыркнул:
— Ага. А картину прикажу закончить эльфам.
— Мик…
— Не понимаешь, да? — Мик покачнулся, ухватился за дверной косяк.
— Давай я хотя бы принесу все сюда, поработаешь на кухне. По крайней мере будешь у меня на глазах. — От тревог и этого последнего стресса голова у нее просто раскалывалась. — Мастерская заперта? Дай мне ключ. — Она нежно улыбнулась, прибегнув к сильнодействующему средству.
— Нет. Пока никто не должен видеть, работа еще не закончена. А за меня не волнуйся. — Потирая виски, Мик прикрыл за собой дверь.
Нина в окно увидела, как он вернулся в мастерскую. Она простояла у окна целую вечность, раздумывая обо всем, что предстояло сделать, что ей было невыносимо делать. Наконец, очнувшись, поднялась к Джози — та все еще разыскивала бинты.
Лестничную площадку в самом деле перегораживал шкаф, рядом на ковре валялся мобильник Мика, стена кое-где была ободрана. Нина с облегчением вздохнула: муж пострадал не от рук Бернетта. И на том спасибо.
Нина выискивала в Интернете все, что должно было ей понадобиться, когда зазвонил домашний телефон. Она едва успела опередить Джози, которая тоже рванулась к аппарату. Джози недовольно потопала наверх, комментируя себе под нос странное поведение мамы. А Нина через секунду-другую с трудом протолкнула вдох в легкие — на том конце провода помолчали и повесили трубку.
В панике она тут же позвонила Лоре:
— Я сейчас подкину тебе Джози, ты не против?
Другого выхода не было. Кругом опасность, а рядом с ней, Ниной, — тем более. Может, вообще будет лучше оставить Джози ночевать в гостях?
Лора не колебалась ни секунды:
— Давай. Смогу вечерком уговорить бутылку винца перед ящиком, не думая о том, где наши куклы гуляют.
Простившись с Джози, Нина громко всхлипнула. Неужели она больше никогда не увидит своей дочери? Лора, похоже, одну бутылку уже уговорила, судя по тому, как она растягивала слова. Значит, девчонки зависнут в «Afterlife», однако Нину сейчас это волновало меньше всего. Главное, чтобы Джози не выходила из дома.
— Ни при каких обстоятельствах! Слышишь?
Джози неохотно кивнула. Хорошо хоть Лора не заметила, в каком состоянии пребывает подруга. Нина попрощалась и уехала. Ей о многом надо было позаботиться.
Эдам опускает ладони на алтарь и закрывает глаза. Темнота до краев наполняет церковь, только один тонкий лучик пробивается в щель ставней.
— Черт! Она не заслужила смерти.
— Никто из них не заслужил. — Сколько же всего было смертей? — Мы сюда ходили на воскресные службы. Думали, здесь мы ближе к Богу, а тут жил дьявол.
Эдам оборачивается:
— Что-то свело нас, Фрэнки. Быть может, дух Бетси?
В полумраке я вижу его нахмуренные брови. Он стискивает мне руки, затем, опомнившись, выпускает.
— Я не верю в загробную жизнь, — горько замечаю я. — Жизнь всего одна, только проживаем мы ее по-разному. — Я присаживаюсь на краешек скамьи, глажу теплое дерево. — На этом месте мы молились. Смотри, она нацарапала это камешком, который нашла на тропинке.
Эдам садится на корточки рядом со мной, проводит пальцем по кособокой букве «Б».
— Я хочу возобновления расследования, Фрэнки. Тот, кто это сделал, должен ответить.
Я опускаю голову. Пусть Эдам знает, что я пыталась.
— Даже когда они… когда они…
— Говори, Фрэнки.
— Когда они хоронили ее в лесу, он был в капюшоне. Я сотни раз прокручивала в памяти всю сцену, силилась вспомнить хоть какую-нибудь зацепку, которая могла бы помочь полиции. Я на все была готова, только чтобы его поймали. Я тоже любила Бетси.
Мне на плечи ложится рука. Тепло другого человека, ощущение покоя от того, что он рядом, ему небезразлично, он понимает, — все это бесценно.
— Как мне было страшно, Эдам! Злость моя была с целый мир, даже больше. Может, попади я туда раньше, я бы еще успела спасти ее. Или хотя бы увидеть без капюшона и запомнить того, кто это сделал. Если б ты знал, до чего это был омерзительный обряд…
— Ты это так поняла? Как обряд?
Я киваю:
— Полиция так же решила. Мне тогда почти исполнилось восемнадцать, я многое понимала из того, о чем они между собой говорили — о педофилах, об обрядах посвящения новых членов. Это оказалась едва ли не самая крупная преступная сеть на севере Англии. Действовала в детском доме много лет, и все молчали.
— И эти мысли с тобой все эти годы…
— Дня не проходит, чтобы я не думала о ней.
— Знаешь, чего мне хочется? Прожить с ней хоть один денек.
— Если тебе это удастся, скажи мне как. Есть люди, с которыми я тоже хотела бы прожить хоть денек…
От неожиданного и громкого стука мы оба вздрагиваем. Это Фрейзер Бернард колотит по двери своей палкой. Его силуэт вырисовывается в дверном проеме; сам он стоит на пороге, но в церковь ни ногой.
— Закрывать, закрывать пора! — хрипит он, будто произойдет катастрофа, если мы задержимся еще немного.
Сжав Эдаму руку, я встаю:
— Подожду тебя на улице.
Я с облегчением покидаю церковь, пусть даже снаружи поджидает старик из деревни. Чем больше местных меня увидят, тем больше риск быть узнанной. Я вернулась сюда снова только ради Эдама.
Фрейзер позвякивает ключами, как тюремщик.
— И чего ворошить старое… — ворчит он. — Что сделано, то сделано.
— Иногда людям нужно примириться с прошлым, — с досадой отрезаю я, — чтобы не страшиться будущего.
Фрейзер тычет в землю палку, в другой руке крутит связку ключей… Я не могу отвести глаз — так дети таращатся на калек. На руке не хватает большого пальца. Фрейзер Бернард замечает мой взгляд и спешно сует руку в карман.
— В мае здесь все синее, как море, — говорю я Эдаму и взмахиваю рукой. — Во-о-он оттуда и до самой церкви. Мы называли это «Боженькин ковер». — Я веду его дальше.
Это была его идея. Из церкви он вышел с покрасневшими глазами и ни слова не произнес, пока Бернард не запер дверь на замок и не отправился восвояси. Мы остались вдвоем на тропе. Я еще не отошла от увиденного. Беспалая рука. У многих ли людей не хватает большого пальца? Ясно, это он подглядывал в окошко к Лекси, но зачем? И как сказать об этом Эдаму? Подумать страшно, что это может означать.
— Покажи, где ее похоронили.
Немыслимо.
— Не надо, Эдам. Не мучь себя!