— Я, если тебя это интересует, сменил поле деятельности, — поясняет он. — Переключился на педофилов. Теперь охочусь за детской порнографией, главным образом, в Интернете. Наш отдел отлавливает распространителей, раскрывает сети. Мы уже некоторое время идем по одному следу.
Мак-Кормак осторожно подбирает слова — боится, что я могу сорваться.
— А ты молодец, юная леди. — Он останавливает взгляд на Джози и ждет моей реакции.
— Джози? — вскидываюсь я.
Что Марку Мак-Кормаку известно о Джози?
— Ночью поступил звонок, Нина. Экстренный звонок от крайне взволнованной девушки. К несчастью, мы не успели разобрать, где она находится, — связь оборвалась. Джози очень храбрая девочка. — Мак-Кормак умолкает, предоставляя продолжать самой Джози.
— Они отвезли меня в какое-то жуткое место. Там так воняло. По-моему, там жил тот, второй. И там было полным-полно картин. Ужасных картин! — Джози закрывает руками лицо, словно прячется от кошмарного зрелища. — Они напились, и, пока храпели, я взяла их телефон и все рассказала полиции. Я сдала его, мам. — Невидящими глазами Джози смотрит прямо перед собой. — Но потом тот, другой, проснулся и выбил у меня телефон.
— Звонок имел… щекотливый характер, и дело переадресовали в мой отдел, — поясняет Марк.
— Щекотливый характер? — Не хочу, не могу этого слышать. И тоже закрываю лицо руками. — Я только сейчас узнала. Клянусь! — бормочу я сквозь пальцы. — Он рисовал детей… И продавал эти страшные картины. Он использовал меня. Использовал нас! Я была его ширмой.
Я оборачиваюсь к Эдаму. С тех пор как мы покинули мост, он не отходит от меня ни на шаг.
— Помнишь картины на чердаке, Эдам? Тот пейзаж, что ты дал мне, — он весь вечер мучил меня. А я все не хотела признавать очевидное, пока оно не завопило открытым текстом… — Я путаюсь в словах, несу бессмыслицу.
Джози вдруг зажимает уши руками.
— Он говорил, что я не должна никому рассказывать, а то ему придется несладко и его от меня заберут, — шепчет она. — Говорил, что любит меня по-особому. Будто мне очень повезло, что у меня такой отец, как он, — другие папы не любят своих дочек так сильно. Это ведь не очень плохо, что я сообщила в полицию, правда, мам? — Она жалобно заглядывает мне в глаза.
Что я наделала с собственной дочерью…
Я склоняюсь к ней, не смея прикоснуться.
— Он надругался над тобой, да? И все эти годы он… он… — шепчу я в слезах.
Язык отказывается повиноваться. Но это неважно. Мы обе знаем правду.
Я прижимаю ладони к ее холодным щекам, целую заплаканное лицо.
— Ты правильно сделала, что рассказала. И теперь все будет хорошо. Твой отец поступал дурно, очень дурно, но твоей вины тут нет.
Не представляю, откуда берутся эти слова. Как я смогу поддержать дочь? Как забыть то, что он с ней сделал, зная, что он всегда будет частицей ее самой? В ее жилах течет его кровь, в ее клетках его гены. У нее те же глаза, они застенчиво улыбаются, когда ей чего-нибудь хочется.
— Но ты ведь умерла, мам, — шепчет Джози как в дурмане. — Тебя не было со мной. — Лоб собирается в морщинки. — И он меня похитил. Мой родной папочка похитил и связал меня!
Голос Джози срывается в крике, какого я еще не слыхала. Я не могу смотреть на нее — боюсь увидеть, что с ней сталось; я не могу отвести от нее глаз — боюсь, что ее снова у меня отнимут.
— Я вернулась. Я вернулась навсегда, Джози. Можешь рассказать мне все. Я больше никуда не уйду.
Как нестерпимо беспомощно это звучит, но, чтобы помочь ей, я должна быть рядом, никогда не покидать ее. Мы будем бороться вместе. Мы ведь обе живы.
Приходится напоминать самой себе, где я нахожусь.
Дома у Лоры. Лора — моя подруга. Вот она, сидит напротив меня за кухонным столом.
Джози свернулась калачиком на диване в соседней комнате, а Нат гладит ее по голове. Я без конца мысленно перебираю их всех, словно только так и можно сохранить их в моей жизни.
Рядом со мной сидит Эдам и пытается уяснить, что к чему, точно складывает старую головоломку.
— Утром мне снова к ним.
Последние двенадцать часов я провела в полиции — отвечала на вопросы, делала заявления. Марк Мак-Кормак не отходил от меня, а Джейн Шелли без устали таскала еду, питье, записки, держала меня за руку.
— Я сразу почуяла — вся беда в нем, — шепнула она, похлопывая себя по носу.
— Вы никогда его не видели, — возразила я.
— А и не нужно было. Я по одному вашему поведению смекнула, что дела плохи.
— Столько лет, а я даже не догадывалась. — Я вытащила из коробки последнюю салфетку. Думала, выплакала все слезы, оказывается — нет. — Ведь он ни разу не обидел меня. Был таким внимательным и нежным. Был Миком!
— С вашей дочкой беседуют психологи, — попыталась переключить мое внимание Джейн Шелли. — Они на этом деле собаку съели. Хорошо, знаете, что она разговорилась, а то замкнется опять да начнет втихую переживать…
Сейчас, вспоминая об этом, я качаю головой так, что она того гляди отлетит.
— Почему я ничего не видела? — Я ищу ответа у Лоры.
Впрочем, если не кривить душой, наверное, видела. Только не хотела замечать. Вспышкой мелькает перед глазами детство Джози — как она злилась, когда ей говорили, что она хорошенькая; как, повзрослев, шарахалась от каждого прикосновения; как отчаянно отстаивала право на личную жизнь; как стеснялась расцветающего тела; как рассказывала мне о том, что папа любит ее по-особому. А сцена — это ее отдушина? Возможность стать другим, нормальным человеком? Собранные воедино, эти мелочи складываются в тошнотворную сумму, по отдельности же, размазанные по всей жизни, проскользнули мимо меня.
— Не казни себя. — Лора обнимает меня. — Я и сама частенько задавала себе этот вопрос, — бормочет она.
На ее долю тоже выпало довольно горечи и обид, но все это не идет ни в какое сравнение с кошмаром моей жизни. Лора чувствует, что ей еще повезло.
— Но мы любили друг друга! И оберегать Джози — это его долг. Мы были одной семьей! (Черт! Кофе проливается на стол: никак не унять дрожь в руках.) Я вышла замуж за убийцу. За педофила. И родила от него ребенка. — Я мысленно проверяю себя: ведь я люблю Джози по-прежнему? Да, любовь крепко сидит во мне, намертво вмонтированная часть души. В открытую дверь я вижу рассыпавшиеся по дивану волосы Джози, и сердце подскакивает к горлу. — Она снова со мной.
— А ты снова со мной. — Лора прижимает меня к груди. — Мы ж были на той треклятой поминальной службе… и вообще… — Она отворачивается, шмыгает носом. — Я помочь хотела, все говорила Мику: давай разберу Нинины вещи, а он так ни разу и не позвонил. — У нее на щеках разводы туши.