— Палач обязан совокупиться со своей жертвой, — важно сказал он. — Этого требует протокол.
Пока Делькур исполнял то, что требовал протокол, Сен-Фон ногтями царапал и рвал детские ягодицы, бедра, груди и слизывал струившуюся по ее телу кровь. Потом подтащил к себе Пальмиру, к которой, очевидно, питал особую слабость, и сказал ей:
— Смотри, смотри, как я обращаюсь с маленькими девочками, когда они возбуждают меня.
Не успев произнести последнее слово, он проник в ее анус и после нескольких мощных толчков уложил ее в кресло, чтобы лучше видеть ягодицы девушки, в такую же позу встала Делия; трое обреченных девочек опустились перед ним на колени полукругом, и он принялся терзать их, поручив Блезине целовать свой член. Он втыкал булавки в почти детские тела несчастных, резал их перочинным ножиком и тут же вонзал дымящееся от крови лезвие еще глубже и расковыривал рану. А я? Я занималась тем, что поддерживала его возбуждение на должном уровне, приняв, по его указанию, член Делькура в свое чрево и массируя в каждой руке по лакейскому члену. Министр, завершив этот эпизод, связал всех троих коленопреклоненных жертв веревкой спиной друг к другу и, выбрав плеть с заостренными железными наконечниками, превратил в кровавую массу детские груди; после этой вакханалии он прижался лицом к ягодицам Пальмиры и долго сосал отверстие, чтобы восстановить силы.
— Ну довольно развлекаться, — сказал он, поднимаясь на ноги, — пора переходить к главному. Сейчас займемся поркой для начала.
Семерых женщин — меня оставили в покое — привязали к специально сооруженным столбам, каждая держала в поднятой руке распятие, на таких же распятиях, лежавших на полу, стояли четверо лесбиянок и с явным удовольствием попирали их ногами; троих жертв поставили на утыканные гвоздями доски, которые немилосердно терзали им ступни. Груди их туго опоясали ремнями, поначалу сырыми, которые по мере высыхания все сильнее сдавливали их; на голову каждой водрузили хитроумный агрегат с винтовым механизмом, посредством которого Сен-Фон, вращая ручку, мог опускать находящийся внутри тонкий, остро заточенный стержень и вдавливать его на нужную глубину в череп бедной девочки; другое орудие, напоминавшее большую вилку с двумя зубьями, также очень острыми — их проверил сам министр, — было укреплено перед глазами каждой, а еще один острый стержень упирался им в пупок на тот случай, если, не выдержав ударов кнута, они вздумают наклониться вперед. Возле каждой жертвы стояла лесбиянка, которая, разумеется, была избавлена от этих обременительных доспехов.
Первым делом Сен-Фон использовал розги, которые подал ему Делькур: каждой из девочек выдал по сотне ударов, а каждой лесбиянке — пятьдесят. Во втором эпизоде вступила в действие плеть с множеством хвостов, увенчанных железными наконечниками: жертва получила двести ударов, лесбиянка довольствовалась двенадцатью. Вслед за тем Сен-Фон начал крутить ручку закрепленных на голове механизмов, и бедные, окованные острым железом, дети ответили таким надсадным воплем, который мог растопить сердце любого человека, сделанное не из столь прочного материала, как наше. Почувствовав небывалый подъем в чреслах, где вскипала его готовая излиться сперма, Сен-Фон поспешно схватил Луизу — шестнадцатилетнюю Луизу, которую он первой намеревался предать казни. Долго, бесконечно долго, он целовал, облизывал и ласкал ее кровоточащий зад, совал ей в рот свой член и заставлял целовать анус, потом передал ее Делькуру, который вначале обследовал своим копьем оба ее отверстия, после чего прикрепил ее к длинному столу и подвергнул той знаменитой китайской пытке, состоящей в том, что человека заживо кромсают на двадцать четыре тысячи кусочков по нескольку сантиметров каждый. Сен-Фон, сидя на коленях у лакея, вернее на его колу, наблюдал это ужасное зрелище и, стискивая бедрами Елену, следующую свою жертву, с восторгом рвал ногтями ее ягодицы и впивался языком в рот Пальмиры, предоставив мне ласкать свой член. Пытка, через которую прошла вторая жертва, заключалась в следующем: ей вырвали глаза и, распятую на кресте, раздробили заживо тяжелыми железными инструментами. Сен-Фон принял деятельное участие в этой операции, и я, в который уже раз, порола его розгами. С переломанными членами и вывернутыми суставами девочку вновь поднесли к нему, и во время акта содомии Делькур прикончил ее деревянным молотком, вышибив из нее мозги, и они забрызгали лицо Сен-Фону.
Оставалась очаровательная Фульвия, и могла ли она, окруженная ужасными останками двух своих подруг, сомневаться в своей участи? Сен-Фон указал на колесо.
— Взгляни, — сказал он, — я приготовил для тебя самое лучшее.
Коварный злодей не преминул обласкать ее и нежно поцеловать в губы и, прежде чем отдать в руки палача, совершил с ней акт содомии. Потом ее привязали к колесу, и когда оно начало вращаться, послышались душераздирающие стоны и крики. Теперь Сен-Фона содомировали оба лакея по очереди, сам он обрабатывал зад Делькура и целовал наши с Пальмирой ягодицы, а руками тискал чьи-то оказавшиеся под боком прелести. Очень скоро нечеловеческий, возносившийся в небо крик нашей жертвы возвестил о том, как сильна ее боль, и о том, что она страдала невероятно, вы можете судить хотя бы по такой детали: кровь струилась из тела наподобие мелкого дождика, разбрызгиваемого сильным ветром. Сен-Фон, желая довести дело до конца, приказал изменить композицию. На этот раз, в быстром темпе меняя партнерш, он содомировал четверых моих лесбиянок, а остальные участники, включая Дель-кура, образовали новые живописные группы для услаждения его взора. Шипы барабана добрались до нервов, и жертва, захлебнувшись криком, лишилась чувств; как раз в этот момент Сен-Фон, утомленный всеми ужасами и жестокостями, сбросил, наконец, свое семя в роскошную задницу Пальмиры; испытывая оргазм, он лобзал зад Делькура, одной рукой стискивал ягодицы Монтальм, другой — мои и наблюдал, как один из лакеев содомирует Блезину на полу возле смертоносного колеса; кроме того, его хлестала розгами Делия и одновременно сосала ему язык, чтобы ускорить извержение.
Рычания Сен-Фона, перемежавшиеся Дерзкими чудовищными богохульствами, были ужасны; он был в полубессознательном состоянии, когда мы перенесли его в постель, и, несмотря на смертельную усталость, он пробормотал, что хочет провести ночь со мной.
И вот этот несравненный либертен десять часов наслаждался блаженным сном ребенка, как будто целый день творил добрые дела. Я долго смотрела на него, пока он спал, и если до того у меня были какие-то сомнения на этот счет, теперь я окончательно убедилась, что совсем нетрудно сделать первый, совсем маленький шажок, и все остальное будет легко и просто. Поверьте мне, друзья, тот человек, кто сумел изгнать из своего сердца всякую мысль о Боге и религии, кто, благодаря золоту или влиянию, сделал себя недосягаемым для закона, кто закалил свою совесть и привел ее в абсолютное соответствие со своими наклонностями и очистил от всех угрызений, — повторяю, такой человек может делать все, что пожелает, и будет по-своему прав.
Проснувшись, министр спросил меня, правда ли, что он — самый порочный и жестокий из смертных. Я знала, как он хочет получить утвердительный ответ, и, не задумываясь, дала его. Он самодовольно улыбнулся и сказал: