Теперь я перехожу к тому, что является простым умственным упражнением, чем-то вроде мистификации, сплошной фикцией и химерой — я имею в виду утонченность, которую мы стремимся привнести в свои наслаждения; иногда она приобретает важное значение в метафизике любви, и, с ней происходит то же самое, что со всеми иллюзиями, которые служат пустым и ненужным украшательством.
Хуже того — утонченность не только бесполезна, но и разрушительна для всего, что способствует удовлетворению плотских желаний. Сегодня абсолютная бесполезность любви стала очевидной, и обладающий рациональным умом человек должен рассматривать объект своих удовольствий только как предмет, вызывающий резкое повышение температуры нервных флюидов, как существо, имеющее само по себе незначительную ценность, чья роль заключается в том, чтобы обеспечить чисто физическое утоление желаний, которые возникают в ответ на жар в нервных флюидах, а после того, как удовольствие получено, оно теряет в глазах мыслящего человека все соответствующие атрибуты и возвращается на свое прежнее, безликое место в классе себе подобных. Следует осознать, что ни один из этих предметов не является единственным в своем роде, можно найти другие, подобные ему, столь же приятные и услужливые. Человек жил прекрасно и до совокупления, почему он не должен жить так же и после него?
Перейдем к следующему, не менее важному вопросу, к вопросу о женской неверности, и посмотрим, чего лишает женщина своего любовника, когда ее благосклонность обращается на другого. Ведь он в любом случае сполна получит свою долю, и ему грех жаловаться, если такую же долю получит и другой, посторонний мужчина. И даже если он потеряет эту женщину, разве так трудно найти другую? Допустим, она неверна ему, обманывает его с другим, но с такой же легкостью она может обмануть и соперника и вернуться обратно в его постель; получается, что женщина любит второго не больше, чем первого, поэтому нет никакого смысла ревновать ее. Чувство ревности могло бы иметь оправдание, если бы эта обожаемая женщина была единственной на земле, но в нашем мире всегда можно найти замену. Я ставлю себя на место нашего любовника и задаю себе вопрос: какую боль может принести мне потеря этой женщины? Если она вызвала волнение у меня в крови и ответила на мои чувства, если эти чувства были страстными, их силу на девять десятых определяло мое воображение; острое желание обладать этой женщиной, ее таинственность, препятствия, стоявшие на моем пути, — все это делало ее прекрасной в моих глазах. А если и после обладания она не потеряла для меня привлекательность, это могло случиться по двум причинам; либо я еще раз хочу испытать удовольствие, либо все еще нахожусь в сетях своих прежних заблуждений, которые сохранились с тех пор, когда я был слеп и ничего не понимал в женщинах; теперь эта слепота вернулась и вновь туманит мой мозг, а я не в силах сорвать со своих глаз повязку. Тем самым я проявляю слабость, непростительную для мужчины, и чтобы с ней справиться, я должен критическим взором посмотреть на нее, на эту Афродиту, которая некоторое время назад околдовала меня. И вот, охваченный приятной истомой и успокоенный, я приступаю к научному анализу: как говаривал Лукреций, пора взглянуть на изнанку действительности. И я вижу, что это небесное создание, которое меня очаровало, которое привело меня в экстаз, имеет те же самые естественные желания и естественные потребности, такие же формы тела, такой же аппетит, обладает теми же несовершенствами, что и все остальные представительницы ее пола. Таким образом, хладнокровный анализ снимает покров таинственности и очарования, который неудержимо притягивал нас к этому предмету, и вдруг оказывается, что этот предмет ничем не выделяется из толпы ему подобных. Приятности характера не имеют никакого отношения к нашему рассуждению, так как они целиком относятся к области дружбы, и только с этой точки зрения можно их рассматривать, но в любви дело обстоит совершенно по-иному, и я глубоко заблуждаюсь, если полагаю, будто именно характер женщины пленил меня, между тем как целью моей было только ее тело, и оплакиваю я только потерю этого тела, хотя в любое время могу найти другое, не менее обольстительное, так что судите сами: насколько беспочвенно было мое восхищение и насколько нелепо теперь мое сожаление.
Давайте найдем мужество признать и такую истину, что ни одна женщина не может составить полное счастье мужчины. Если посмотреть на этот вопрос с точки зрения его наслаждения, вряд ли можно сказать, что она делает счастье его всесторонним, ибо он испытывает более приятные минуты в беседах с друзьями, а если обратимся к ее роли в качестве друга, и здесь мы обнаружим, что ее двуличность, ее лживость и раболепие, словом, ее низость, не могут поощрять дружеские чувства, ведь дружба требует открытости и равенства. Когда один из друзей подавляет другого, о дружбе не может быть и речи, превосходство одного пола над другим, фатальное для дружбы, обязательно присутствует там, где два друга принадлежат к разному полу. Таким образом, женщина непригодна ни в роли любовницы, ни в роли друга — она хороша лишь в качестве рабыни, в каком держат ее на Востоке; ее полезность не простирается за пределы физических удовольствий, которые она может доставить, после чего, как говаривал король Хлодвиг, от нее лучше всего избавиться и как можно скорее.
Нетрудно доказать, что любовь — не что иное, как национальное суеверие, что три четверти народов мира, которые обычно содержат своих самок взаперти, никогда не были жертвами этого безумия, но, обращаясь к истокам этого предрассудка, нам придется столкнуться с определенными трудностями, если мы захотим убедить себя, что это — разновидность болезни, и найти надежное средство исцеления от нее. Здесь прежде всего надо понять, что наша рыцарская галантность, которая самым нелепым образом возводит в предмет поклонения существо, сотворенное только для удовлетворения наших потребностей, проистекает из следующего исторического факта: когда-то, давным-давно, наши предки питали уважение к женщинам, обладавшим колдовскими способностями и даром предсказания и использовавшим эти способности на городских площадях и в храмах; позже суеверный страх превратил уважение в поклонение, стало быть, рыцарство родилось в утробе невежества и суеверия. Но это уважение не было, естественным чувством, и вы напрасно потратите время в поисках хоть чего-нибудь похожего в Природе. Неполноценность самок по сравнению с самцами — давно установленный факт, в женщине нет ничего, что может вызвать уважение, и любовь, порожденная слепым поклонением, также представляет собой суеверие; уважение к женщине больше и чаще проявляется там, где человеческое общество дальше отходит от Природы. Пока люди верны ее фундаментальным законам, они относятся к женщинам с крайним презрением; женщина становится божеством только тогда, когда эти законы попираются, потому что в этом случае люди не слышат голоса Природы и неизбежно приходят к такому состоянию, что слабый начинает властвовать там, где сильный деградирует. Когда царят женщины, правительство всегда впадает в слабоумие, только не приводите мне пример Турции; да, ее правительство сегодня слабое, но разве дело обстояло бы таким образом, если бы власть не перешла в руки обитательниц гарема? Турки разрушили Византийскую Империю в те времена, когда этот презренный пол был закован в цепи, когда на глазах своей армии Магомет II отрубил голову Ирине, заподозрив ее в том, что она оказывает на него слишком большое влияние [104] . Поклонение женщине, даже самое невинное, свидетельствует о ничтожестве и испорченности мужчин, оно немыслимо в моменты экстаза, тем более недопустимо в спокойном состоянии. Если какой-то предмет полезен для нас, это еще не причина, чтобы его обожествлять, иначе такие почести пришлось бы оказывать быку, ослу или, скажем, ночному горшку.