— Это было бы большой ошибкой: он легко расправится с нами, а если мы все сделаем в лучшем виде, будет приглашать нас почти каждый месяц. Кроме того, если послушаться твоего совета, мы лишимся того, что можем заработать, обобрав этих кретинов.
— Ты права. И если бы не твой первый аргумент, я бы, наверное, предпочла украсть без него и не отдавать три четверти добычи.
— Хотя я придерживаюсь прежнего своего мнения, мне очень нравится ход твоих рассуждений, — с одобрением заметила Фатима, — это говорит о том, что у тебя есть все, что нужно, чтобы добиться успеха в нашей профессии.
Не успели мы закончить разговор, как вошел Дорваль. Это был сорокалетний мужчина очень приятной наружности, и весь его облик и манеры производили впечатление умного и любезного господина; помимо всего прочего у него был несомненный дар очаровывать окружающих, очень важный для его профессии.
— Фатима, — обратился он к моей подруге, ласково улыбнувшись мне, — я думаю, ты объяснила этому юному прелестному существу суть нашей предстоящей комбинации? Тогда мне остается только добавить, что сегодня мы будем принимать двоих пожилых немцев. Они недавно в Париже и горят желанием встретиться с привлекательными девочками. Один носит на себе бриллиантов на двадцать тысяч крон, я предоставляю его тебе, Фатима. Другой, по-моему, собирается купить поместье в здешних краях. Я уверил его, что могу подыскать для него что-нибудь не очень дорогое, если он согласен заплатить наличными, поэтому при нем должно быть тысяч сорок франков чистоганом или в кредитных билетах. Он будет твой, Жюльетта. Покажи свои способности, и я обещаю тебе свое сотрудничество в будущем, причем очень часто.
— Извините, сударь, — сказала я, — но неужели такие ужасные дела возбуждают вашу чувственность?
— Милая девочка, — начал Дорваль, — я вижу, что ты ничего в этем не смыслишь: я имею в виду ту встряску, которую дает нервной системе ощущение преступления. Ты хочешь понять эти сладострастные мгновения — я объясню их тебе в свое время, а пока у нас есть другие дела. Давайте пройдем в ту комнату, наши немцы скоро будут здесь, и, пожалуйста, употребите все свое искусство обольщения, удовлетворите их как следует — это все, о чем я вас прошу, от этого будет зависеть ваша оплата.
Гости прибыли. Шеффнер, предназначенный мне, был настоящий барон сорока пяти лет, по-настоящему уродливый, по-настоящему мерзкий тип и по-настоящему глупый, каким и бывает, насколько я знаю, настоящий немец, если исключить знаменитого Гесснера. Гусь, которого должна была обчистить моя подруга, звался Конрад; он и вправду был усыпан бриллиантами; его вид, фигура, лицо и возраст делали его почти полной копией своего соотечественника, а его непроходимая безмозглость, не менее впечатляющая, чем у Шеффнера, гарантировала Фатиме успех не менее легкий и не менее полный, чем, судя по всему, тот, что ожидал меня.
Разговор, поначалу общий и довольно нудный, постепенно оживился и стал почти интимным. Фатима была не только прелестна — она была искусной собеседницей и скоро одурманила и ошеломила бедного Конрада, а мой стыдливо невинный вид покорил Шеффнера. Пришло время обедать. Дорваль следил за тем, чтобы рюмки гостей не пустовали, он то и дело подливал им самые крепкие и изысканные вина, и в самом разгаре десерта оба наших тевтонца стали высказывать признаки самого крайнего возбуждения и желания побеседовать с нами наедине.
Дорваль, желая проследить за каждой из нас, захотел, чтобы мы уединялись с клиентом по очереди; он объявил, что в доме только один будуар, как мог, успокоил Конрада, разгоряченного до предела, и дал мне знак увести Шеффнера и заняться им. Бедняга немец, казалось, никогда не насытится моими ласками. В будуаре было жарко, мы быстро разделись, и я положила его вещи подле себя с правой стороны. В то время как барон наслаждался мною, пока, чтобы отвлечь его, я страстно прижимала его голову к своей груди, думая больше о своей добыче, нежели о его ощущениях, я незаметно, один за другим, вывернула его карманы. Судя по тощему кошельку, который попался мне под руку и который, как мне вначале показалось, заключал в себе все бывшие при нем деньги, я подумала, что сокровища находятся в бумажнике, ловко вытащила его из правого кармана пальто и сунула под матрац, на котором мы кувыркались.
Дождавшись апогея, потеряв всякий интерес ко всему остальному и почувствовав отвращение к противной потной туше, которая лежала на мне, я позвонила; пришла служанка, помогла немцу прийти в себя и подала ему рюмку ликера с подмешанным зельем; он залпом проглотил напиток, и она проводила его в спальню, где он моментально погрузился в такой глубокий сон, что мощный храп слышался еще несколько часов.
Через минуту после его ухода вошел Дорваль
— Ты просто чудо, мой ангел! — восхитился он, обнимая меня, — Чудо и прелесть! Я видел все. Ах, как умело ты его обработала! Поверь мне, я в восторге от подобных представлений. Посмотри сюда, — продолжал он, показывая мне свой член, твердый как железный прут. — Я дошел до этого состояния благодаря твоему искусству.
С этими словами он повалил меня на кровать, и я узнала, в чем заключалась отличительная особенность этого распутника: его возбуждала сперма, извергнутая перед этим в мое влагалище. Он высасывал ее с таким удовольствием, так приятно водил горячим нежным языком по моим нижним губкам, погружая его все глубже и глубже, одним словом, все, что он делал, было настолько восхитительно, что я сама испытала оргазм, заполнив ему рот своим нектаром. Вероятнее всего, это случилось главным образом благодаря необычному, только что совершенному мною поступку и характеру человека, который заставил меня совершить его, и в меньшей мере благодаря полученному физическому удовольствию; больше всего меня восхитило то, с каким непринужденным очарованием Фатима и Дорваль соблазнили меня на столь приятное предприятие.
Облизав досуха мое лоно, Дорваль не исторг из себя ни капли. Я отдала ему кошелек и бумажник, он взял их, даже не посмотрев внутрь, и я уступила свое место Фатиме. Дорваль увел меня с собой и, пока прильнув к потайному глазку, наблюдал за тем, как моя подруга добивается того же результата, развратник заставлял меня ласкать его и отвечал мне горячими ласками. При этом он то и дело глубоко погружал язык мне в рот, едва не доставая гортани, и истаивал от блаженства. О, как волшебна эта острая смесь преступления и похоти! Как велика ее власть над нашими чувствами! Умелые действия Фатимы, наконец, выдавили из Дорваля оргазм: как сумасшедший, он бросился на меня, вонзил свою шпагу до самого эфеса и залил мое чрево недвусмысленными доказательствами своего экстаза.
После этого неистовый наш хозяин вернулся к моей подруге. Я через смотровое отверстие увидела всю сцену до мельчайших подробностей: точно так же, как это происходило со мной, он уткнулся лицом между бедер Фатимы и со смаком осушил ее влагалище от плоти Конрада, потом забрал трофеи, и, оставив обоих немцев наслаждаться сном, мы удалились в маленький уютный кабинет, где Дорваль, сбросил вторую порцию семени в вагину Фатимы, облизывая в то же время мою промежность, и изложил нам сущность своих оригинальных пристрастий, которую я привожу слово в слово.