— Теперь ваша очередь, Боргезе, — сказал капитан и добавил: — Надеюсь, Сбригани понимает, как нам нужна его мощная шпага, и побережет ее.
— Можете убедиться сами, — подал голос Сбригани, извлекая из моего ануса свое несгибаемое оружие и насаживая на него по самый эфес роскошный зад Олимпии, — и не беспокойтесь: я буду извергаться только в случае крайней необходимости.
Боргезе заняла место судьи, я стала экзекутором.
— Не забывайте, — предупредил капитан, — жестокость увеличивается постепенно, смерть должна наступить в последнем акте.
— Смерть?! — ахнула Розина. — О, Господи! Чем я заслужила ее?
— Если бы ты заслуживала смерти, стерва, — заметил Карлсон, продолжая содомировать Боршана, который, казалось, сросся с задом Раймонды и сосредоточенно облизывал отверстие Элизы. — Да, мерзкая тварь, если бы ты ее заслуживала, мы приговорили бы тебя к чему-нибудь другому. Мы все здесь глубоко уважаем порок и испытываем сильнейшее отвращение ко всему, что напоминает добродетель; таковы наши незыблемые принципы, и с твоего позволения, дорогая женушка, мы от них никогда не отступим.
— Довольно разговоров, прошу вас высказаться, Боргезе, — проворчал капитан, всем телом отвечая на ритмичные толчки своего фаворита.
— Розина, — объявила темпераментная Олимпия, — получит от каждого из нас полдюжины уколов шилом; милому Франсиско его отец покусает ягодицы, а все присутствующие дамы — мужской атрибут; затем палач выдаст Кристине двадцать ударов палкой по спине и поломает два пальца на каждой руке Эрнелинды.
Шесть раз глубоко воткнув остро заточенный инструмент в пышную грудь Розины, я передала его друзьям, которые с наслаждением кололи это восхитительное тело, выбирая самые уязвимые места, в чем особенно отличился ее преданный супруг: злодей нанес свои шесть уколов прямо в стенки ее влагалища. Остальное сделала я сама с присущим мне искусством и пылом и вызвала общий оргазм.
— Побольше жестокости, сестра, — напомнил капитан Клервиль, когда княгиня Боргезе уступила ей свое место, — помни цель, к которой мы идем.
— Не бойся, братец, — откликнулась гарпия, — сейчас ты узнаешь свою родную кровь.
На софу лег Карлсон, на его вздыбившийся, как мачта, орган уселась сестра капитана и медленно опустилась, погрузив его целиком в свой необъятный анус; Боргезе и я принялись ласкать и возбуждать ее, и она начала выносить приговоры.
— Я хочу, — сказала она звенящим от возбуждения голосом, — чтобы раскаленным железом прижгли обе груди жены этого содомита, который лежит подо мной; я хочу, — продолжала мегера, закатывая глаза и будто прислушиваясь к движению члена в своих потрохах, — чтобы шесть глубоких ран украсили обольстительные ягодицы юноши, который ожидает приговор, сидя на колу моего брата; я хочу, чтобы поджарили ягодицы Кристины, а в нежную жопку Эрнелинды влили хорошую порцию кипящего масла.
Но в этот момент произошел забавный эпизод: охваченная паникой при мысли о предстоящем клистире, девочка непроизвольно сбросила все, что было в ее кишках, запачкав дерьмом весь пол.
— Разрази меня гром! — взревел Боршан, награждая сильнейшим пинком виновницу, которая едва не вылетела из окна. — За такое оскорбление надо перерезать горло этой мерзавке.
— Но что произошло такого особенного? — заступилась за бедняжку Клервиль. — Это всего-навсего дерьмо, и я знаю, что ты его любишь; чтобы ты сказал, если бы это сделала. Жюльетта? Мои пальцы уже чувствуют, как что-то вылезает из ее задницы, подставляй скорее свой рот.
— Ну знаете, мы начинаем заходить слишком далеко, — проворчал капитан и тем не менее прижался губами к моему заднему проходу и начал смазывать слюной стенки.
Я поднатужилась и облегчилась; вы не поверите, но он сделал то же самое, и прямо в рот Кристине, чью голову он зажал у себя между ног, развратник выдавил обильную порцию, одновременно глотая лакомство, которым угощала его я.
— Ваши забавы до крайности непристойны, — заметила Клервиль за мгновение до того, как шумно испражниться на лицо Франсиско.
— Эй, потаскуха, — окликнул ее брат, — кажется, ты сейчас будешь извергаться, я вижу это по твоим мерзостям.
— Клянусь спермой, — зарычала она, — я хочу кататься по полу и вываляться в дерьме, которым все здесь забрызгала эта маленькая стерва.
— Вы с ума сошли! — воскликнула Олимпия.
— Нет, я просто хочу удовлетворить свои желания, и ничего больше.
Она сделала все, что хотела, и с головы до ног измазанная нечистотами, содрогнулась в неистовом, похожем на припадок, оргазме.
После этого Боргезе приступила к исполнению приговоров.
— Погодите, — сказал капитан, увидев, что Олимпия берет из камина горячую кочергу, чтобы прижать ее к груди Розины, — я должен насладиться этой женщиной, пока вы ее пытаете.
Он совершил акт содомии; Олимпия поставила клеймо.
— Ах ты, лопни мои яйца! — кричал он. — Как приятно сношать человека, который корчится от боли! Несчастен тот, кто прожил всю жизнь и не изведал такого наслаждения! Природа не придумала ничего, что могло бы сравниться с ним.
Обезумевшая от ужаса Эрнелинда, оказавшись в лапах родного отца, который прежде всего прочистил ей задний проход, приняла жуткое наказание, предписанное моей подругой; остальная часть программы была выполнена с такой же точностью и неукоснительностью; все мы испытали оргазм, который, впрочем, не успокоил наши чудовищные страсти.
Карлсон, неистовый и разъяренный, как скандинавский воин — позже он признался мне, что его вдохновила на это моя задница, — устроил настоящую бойню своим детям: он бил, истязал, сношал их без разбору, а мы, трое женщин, хозяек этого страшного бала, ласкали друг друга, наслаждаясь зрелищем, которое напоминало загон для овец, куда ворвался голодный волк.
— Вставай, сука! — эти слова капитана, который в эту минуту содомировал меня и тискал ягодицы Олимпии и Раймонды, были обращены к Розине. — Пришла твоя очередь, мерзкая тварь, теперь ты будешь пытать своих отпрысков. А ты, Карлсон, приставь свой кинжал к сердцу этого ничтожества, и если она посмеет ослушаться, коли ее насмерть.
Розина ахнула и зашлась в рыданиях.
— Держи себя в руках, — посоветовала ей Олимпия, — выражение горя и отчаяния еще больше возбуждает нашу жестокость. Перестань плакать, иначе будет еще хуже.
— Возьми старшую дочь за волосы, — командовал Боршан, — и жди указаний Клервиль, за ней выскажется Боргезе, а слово Жюльетты будет последним.