– Вот на что ты тратишь деньги, Дима Дюков. Не уверен, что в Америке твои родители живут так же хорошо. Что они там преподают? Русскую литературу? Они явно не уделяли внимания вкусам мальчика.

– Мяу! – потребовал внимания тезка.

– После, приятель, – начал расстегивать рубашку Павел. – Знаешь, киса, это странно, но, чтобы заработала голова, нужно привести в порядок тело и набить живот. Я тебе не говорил, что даже машина лучше едет после хорошей мойки?

Через час, обновив повязки и отметив, что краснота вокруг ран начала обращаться в желтизну, Павел вынес из спальни столик, уселся на диван, разгладил листок бумаги, выдернутый из дюковского принтера, и закрыл глаза. Голова пухла от неясностей, но еще сильнее была боль в груди. Не сердечная боль, а тяжесть и невыносимое, до удушья, беспокойство. Даже досада на судьбу, бросившую его в круговорот несчастий, таяла на фоне тревоги за Томку. Однако прежде чем как-то действовать, нужно было хоть что-то понять.

В центре листа Павел написал «Шермер», подумал и добавил в скобках – «Иванов». Обвел в круг. Выше пометил – «Томка» и прошептал с грустной усмешкой: «Ноль-ноль-семь». Скрипнул зубами и пометил рядом – «плюс один». Написал справа – «Виктор Антонович Соленый. Майор». Слева вывел крупно – «Серый». Задумался – кто еще был важным действующим лицом в том кавардаке, который закрутился вокруг него с пятницы? Карандаш вновь зашуршал по бумаге. Павел писал имена, чертил связи, вспоминал последние дни по часам и минутам, боясь упустить хоть что-то, хотя все отчетливее понимал, что беда начала накатывать на него уж никак не три дня назад.

Вскоре у него получилось что-то вроде квадрата, составленного из девяти кругов. В центре – сам, вокруг – серый, Томка, майор, Бабич (менты), дядя Федор (погибший под уазиком), Дед – Краснов (бандиты), Жора (спецслужба), Алексей. Отдельно Павел перечислил тех, кто так или иначе имел отношение к нему или к Томке, но напрямую в события вроде бы не вмешивался, если только не в качестве жертвы. Вспомнились – Дюков, Костик, Людка, дедовский Сашок, следователь Мартынов, погибший в его «импрезе» клиент, Ларик и Василиса из команды Жоры, баба Нюра, папа, мама, священник, что ухаживал за могилой Шермеров, баба Маша, тесть Костика, дядя Федор, который замерз в Хибинах. Наконец, девочка с фотографии.

Павел посмотрел на фото и вновь поймал себя на ощущении, что он где-то видел девчонку, наморщил лоб, но ничего так и не вспомнил. Потом окинул взглядом список и вдруг понял, что среди перечисленных людей – одиннадцать мертвы, и некоторые погибли в последние дни. Как и многие не попавшие в этот список. Ничего, у того же Бабича или Жоры списки будут полнее. Павел поднялся, прошел на кухню, похлопал дверцами шкафов, нашел банку кошачьих консервов и бутылку коньяка.

– Спасибо, Дима, – вспомнил Павел приятеля.

– Мяу, – согласился из-под ног его тезка.

– Горазд же ты жрать, – вздохнул Павел, вывалил в миску еду и вернулся с бутылкой к листку. Коньяк был не самым лучшим, но уж никак не плохим. Павел с минуту рассматривал серую крепость или форт на этикетке, потом еще хлебнул из горла и уставился на листок.

Сторон было слишком много. Алексей учил своих подопечных, что всякая схватка начинается с определения трех сторон. Потом они могут дробиться, перебегать друг к другу, но поначалу требуют мгновенного развешивания ярлыков. Первая стороны – мы. Вообще-то Алексей постоянно повторял, что никакого «Мы» – не существует, что беда всякого «Мы» в том, что рано или поздно оно само распадется на все те же три стороны, если, конечно, не будет уничтожено в схватке, но для начала представить, кто входит в это «Мы», важно. То есть кто будет сражаться вместе с тобой, или страдать вместе с тобой, или страдать за тебя и сражаться за тебя. Кто будет, как и ты, против второй стороны.

Вторая сторона называлась «Они». Они были врагом. Иногда на первый взгляд обезличенным, но, в сущности, всегда конкретным. Не имело значения, кто или что ими движет. Не имело значения, осознают ли «Они» твое «Мы» в качестве препятствия на своем пути, или твое «Мы» – цель их посягательства, или «Они» пытаются нанести урон твоему «Мы» просто в силу стечения обстоятельств. «Они» в силу определения были врагами твоего «Мы» и подлежали уничтожению. Ситуация осложнялась тем, что «Они» всегда или почти всегда оказывались многочисленнее, чем «Мы», а значит, и сильнее, чем «Мы». Это легко объяснялось тем, что, как бы ни был широк круг, пространство за обрамляющим его кольцом всегда будет больше круга. Пусть даже оно неоднородно, потому что есть еще и третья сторона. Пусть даже «Они» вовсе не всегда осознают себя как «Мы», хотя твое «Мы» чаще всего мгновенно осознается для них как «Они». С первого мгновения схватки, но обычно еще раньше. Больше того, именно существование твоего «Мы» чаще всего превращало «Они» в нечто цельное и опасное. Именно твое «Мы» всегда делало и будет делать «Мы» из «Они». Самый худший вариант, когда «Они» – это чужое «Мы».

Третья сторона называлась «Никто». Она была проста и неимоверно сложна. Ее простота таилась в самом ее определении: «Никто» – это те, кто не «Мы» и не «Они». Ее сложность была в ее переменчивости. «Никто» в любое мгновение могло стать «Они», очень редко – «Мы», но, даже становясь «Они», оно все равно оставалось «Никто». И тем более оставалось «Никто», становясь «Мы».

Нет, все-таки Алексею следовало больше внимания уделять не размягчению мозгов учеников, а их физической подготовке. Павел потер глаза и, скомкав листок, бросил его на пол. Скользя на дубовом паркете, из-под дивана выкатился повеселевший тезка и погнал бумажный шарик обратно к ногам гостя.

– Так, – хмыкнул Павел, поднял шарик и вновь разгладил его на столе. – Войдешь, котяра, в мое «Мы»?

Он опять уперся взглядом в листок. Имя Томки было обведено карандашом уже десяток раз. Она явно была самой важной персоной из списка, но Павел никак не мог понять, входит он в ее «Мы» или в ее «Никто»? А она?

Кот поднялся на задние лапы и вцепился в колено Павла когтями.

– Осторожнее, тезка, – попросил Павел. – Надо еще подумать. Все очень сложно. Просто только с твоим хозяином.

Павел был уверен, что Дима Дюков – классическое и незамутненное «Никто».

29

Павел продал дядину квартиру через год после того, как окончил институт. Сначала сдавал, хотя тех денег, что выручал за нее, с трудом хватало на съем места в своей же институтской общаге. Отработал год в автосервисе, вошел, как сказал ставший его клиентом Жора, «в авторитет», а потом как-то ехал еще на «девятке» из Москвы домой, увидел неказистый павильончик на два машиноместа у дороги с вывеской «аренда или продажа» – и загорелся. Не зря ему тот же Жора «на мозги капал», что Павел с его чутьем к технике – просто ювелир механического дела, а настоящие ювелиры на конвейере не сидят, они кустарщиной промышляют. Той самой, что стоит не по весу золота, а умножай на десять. Тут же вспомнились и слова дяди насчет бесконечной вереницы сломанных чайников, и Павел решился. Узнал цену павильончика, узнал цену на квартиры, поморщился, но тут вновь объявился Жора с очередным владельцем раритетного, но безнадежно сломанного после самодеятельного подмосковного «кэмел-трофи» «козла» и пообещал добавить денежку в долг. И не только пообещал, но и незамедлительно добавил. Квартира продалась быстро, словно будущий владелец знал, что дом будут сносить, хотя и грозился затеять нешуточный ремонт. Хозяин павильончика закочевряжился, стал вкручивать цену, но в один из дней неожиданно вернулся к прежним условиям, сославшись на неизвестные Павлу обстоятельства. Оформление нужных бумаг тоже много времени не заняло – чиновники из ближайшего городка или еще не успели войти во вкус «препонства» и мздоимства, или обаятельная улыбка высокого паренька и в самом деле что-то да значила. А может, и визитки свою роль сыграли, которыми Павел усыпал путь через административные лабиринты, обещая всякому подателю картонки с его портретом один ремонт бесплатно, а последующие – со значительной скидкой. Запасные части, естественно, оплачивались отдельно. Потом уже, когда дела предпринимателя Шермера П. М. пошли в гору и к нему прибился сирота при живых родителях шалопай Дюков, Димка еще долго матерился вполголоса, обнаруживая в руках у очередного клиента карточку с портретом партнера.