Сотник тана Геба Дамп всякого навидался за прожитые полвека. Удивить его было трудно, но, когда у входа в лагерь черной тысячи, набранной из тех беженцев, которые не только могли держать в руках мечи, но и мечтали об этом, появилась странная парочка, он лично вышел на нее посмотреть. Светловолосый юнец, шириной плеч с которым могли сравниться только лучшие гвардейцы самого конга, и коротышка с толстыми щеками, похожий то ли на северного дучь, то ли на заречных ремини, просились на службу. У них не было с собой ярлыков, но рассказ казался весьма убедительным – особенно после того, как юнец признался, что он баль, а коротышка подтвердил реминьскую кровь. И о дороге от Подгорки через хребты до Омасса Дамп слышал, хотя и не мог понять, отчего странная парочка не нанялась на скирские галеры и выбрала столь тяжелый путь. Правда, рассказ о случайной ссоре с ночными хозяевами Ройты не походил на ложь, но, с другой стороны, какая ему, Дампу, разница, отчего двое недоумков, вместо того чтобы отсидеться в укромном месте, пытаются попасть в самое пекло страшной войны? Зачем им говорить, что для того и создается черная тысяча, чтобы затыкать ею раны и прорехи в обороне Скира? Зачем их пугать, что хенны могут взять борскую стену, могут – иначе отчего бы укреплялись стены замков от Борки до самого Скира? Нет, тут вопросов задавать вовсе не следовало: в бою испытываются члены черной тысячи – там уж ни лжи не останется, ни обмана. Всякий в бою самим собой становится. А уж что касалось прочих испытаний, тут и затягивать нечего было. Коротышка показал себя неплохим мечником, хотя клинок у него был короткий, но крутился он с ним быстро и ни разу не попался под удар трех десятников Дампа, которые испытывали его с помощью тяжелых жердей, зато уж лучником он оказался отличным. Никто из черной тысячи Дампа не мог и на десятую с ним сравниться. Окончательно добило сотника, когда ремини выпустил стрелу над головой, затем одну за другой послал три стрелы точно в цель и после этого поймал возвращающуюся вниз стрелу вроде бы неуклюжей ручкой и запустил ее в центр мишени вслед за тремя предыдущими. А ведь до мишени было отмерено пятьдесят широких шагов!
После этого представления, на которое собрались чуть ли не все сотники и десятники тысячи, Дамп ничего особенного не ждал от юнца. Ну и что, что плечи широки: кому, как не старому воину, знать, что побеждает не крупный, а быстрый, не твердый, а гибкий, не тяжелый, а легкий. Тем более и оружие у юнца было странным – дешевый меч с паленой рукоятью за спиной, то ли нож-тесак, то ли меч-лепесток на поясе и странная крашеная палка в руке. Но после того как сначала трое, потом пятеро, а за ними уж и семеро десятников не смогли ни разу достать жердями юнца, Дамп даже поднялся со скамьи и подошел ближе. Парень со странным именем Марик защищался только с помощью палки. Отбивал жерди, цеплял нападавших за ноги, постукивал их по пальцам, заставляя ронять деревянное оружие, но никого не калечил, словно владел не только своим телом и оружием, но и телами и оружием противников! К тому же вскоре лица его соперников начал заливать пот, а Марик продолжал посмеиваться и щурить голубые глаза. Когда же десятники Дампа в недоумении, потирая отбитые пальцы, отошли в сторону, Дамп махнул рукой в сторону нескольких подошедших ветеранов, с которыми когда-то ходил и на баль, и приказал обнажить мечи. Их оказалось восемь против одного юнца. И каждый из воинов явно стоил восьмерых подобных юнцов.
Восемь клинков взмыли в воздух и медленно закружились вокруг прикусившего губу парня. «Марик», – с интересом повторил его имя Дамп, когда юнец вдруг вытащил странный короткий меч и насадил его на свою палку. И вот с этой получившейся то ли секирой, то ли глевией, подобной которой Дамп никогда не видел, он сделал всего лишь несколько движений, переступил с ноги на ногу, плавно обозначил горизонт, как ветераны дружно остановились. Схватка потеряла смысл.
– Эй! – прохрипел в наступившей тишине Дамп. – Поставить на довольствие!
Две недели Хайта присматривалась к Айре. Пристальных взглядов не бросала, ни о чем не заговаривала, а только словно к дыханию прислушивалась да прикоснуться норовила тонкими сухими пальцами. То руки касалась, то ловила, пока повозка тряслась по лесным дорогам, край рукава и теребила его в пальцах. Разговоры начались после храма Сето, к которому Хайта повозку не правила, но остановилась напротив. Деревенька у храма была выжжена дотла, а уже знакомые Айре холодные стены здания теперь и вовсе казались безжизненными. Вдобавок со всех сторон храм окружала двойная полоса плетня. На взгорке за храмом стояли латаные-перелатаные шатры и мелькали крохотные фигурки воинов.
– Рисское воинство, – проскрипела Хайта. – Не свое: свое-то, если оно у них и есть, маги Суррары в собственном королевстве, или как оно там у них называется, держат. Боятся хеннов. И правильно боятся. Рано или поздно сдерут степные воины золото с их храмов. А это так – недобитки радучские, кринские, етисские и прочие. А вокруг храма – течень. Слышала о такой мерзости? Словно трясина! Хоть на твердом месте, хоть на болоте, но засасывает так, что и пикнуть не успеешь, только тряпье остается, и то не всегда!
– Почему же хенны терпят… недобитков? – спросила Айра, вспомнив о том лагере риссов, что обнаружила в лесу.
– Так замирились мы с риссами! – усмехнулась Хайта. – На время замирились. А недобитки эти все-таки не такие уж плохие воины. Изрядно полегло хеннов на их землях. На борские стены они, конечно, не пойдут, но вот на проклятый город, на Суйку, о которой много говорят у нас, почему нет?
– Числом будут город умерших брать? – Айра хлебнула душистой похлебки, которую Хайта ловко приготовила из каких-то невзрачных корешков. – Но почему тогда эти воины, чьи семьи вырезаны хеннами, чьи дома сожжены хеннами, почему они живут в этих шатрах, словно им нет до хеннов никакого дела? Разве могло быть подобное в степи?
– В степи? – Хайта облизала ложку и сунула ее в потертую сумку. – Неплохие рабы получаются и из хеннов. Знаешь, почему степные собаки хеннов самые злые? Знаешь, почему они не боятся боли? Едва у щенка открываются глаза, ему отрубают уши и хвост. Если зарычит – бросают в стаю, а запищит – голову рубят. И бьют до того возраста, когда он станет настоящим псом. Много поколений. Выживают только те, которые рычат. Постепенно так и вывелся хеннский степной пес, который не боится ни одного зверя, а вдвоем-втроем может взять даже серого медведя. Но если бы хенны оставляли всех щенков – вместо гордого и злого зверя у каждого шатра бегала бы кудлатая мусорная собачка. Так и с людьми. Куда правишь – туда и пойдут. Главное, чтобы цепь была крепкой. А у риссов, говорят, цепи прочнее стали!
– Куда мы едем? – спросила Айра.
– Но ты ведь знаешь, чем крючница занимается? – прищурилась Хайта и оглянулась: в ста шагах расставляли бивак догнавшие их торговки, с ними о чем-то перекрикивался десяток хеннов, спрыгивающих с лошадей.
– Знаю, – твердо сказала Айра. – Отправляет в дом мертвых тех, кто задержался на его пороге.
– Да, – кивнула Хайта и потащила за ременную петлю, торчащую у нее из-за пазухи. – Вот этим.