– А что, разве пришел еще кто-то? – подняла брови Ора.

– Но почему я? – не понял Марик. – И почему к ней?

– Так сплела судьба, – раздались бальские слова из сумрака.

Марик вскочил на ноги. Темный силуэт приблизился, и баль разглядел незнакомку. Она была ниже ростом и тоньше, чем Ора, но двигалась так, словно шла по залу принадлежащего ей дворца. Хотя что мог Марик знать о дворцах, кроме рассказов дряхлеющего Лируда? Одно было ясно: не ходят по дворцам девушки в сайдских охотничьих костюмах, не заговаривают первыми с мужчинами и не носят за спиной мечей.

– Рич! – воскликнула Ора, и тут гостья щелкнула пальцами, и светильники, подвешенные на жердях, распустили язычки пламени.

И Марик окаменел. Но не от красоты гостьи, хотя в другое время сердце бы его затрепетало – столь совершенны были ее черты, несмотря на царапины на щеках, стянутые лентой черные волосы и впалые скулы. И не от магии огня, которую, не считая предсмертной ворожбы Лируда у костра, видел впервые в жизни. Марик смотрел на рукоять меча над ее плечом. Он никогда не видел этого меча, но знал его наизусть. Рукоять была чуть длиннее обычной, расширяясь в окончании на полпальца, орех потемнел от времени, но на серо-коричневом фоне отчетливо выделялись пятна гари. Древней гари, въевшейся в дерево, сглаженной тысячами бальских ладоней, отшлифованной до зеркального блеска.

– «Кровью закален и кровью храним», – омертвевшими губами вымолвил Марик затверженные наизусть слова.

– Точно так!

Рич одним движением выдернула синеватый, с серебряной жилой, клинок и шевельнула им над огнем лампы. Темная надпись вспыхнула отраженными искрами.

– Меч Зиди, – растерянно прошептал Марик. – Колючка. Мой отец три раза выходил к ступеням храма Исс, пытаясь победить Зиди, но так и не сумел стать лучшим воином баль. А потом махнул рукой. Сказал, что, пока Зиди жив, никто не сможет одолеть его. Так и случилось. А потом Зиди и колючка исчезли.

– Зиди мертв, – медленно проговорила Рич, нервно скривила губы и мгновенно вернула клинок на прежнее место.

– Но как у тебя оказалась колючка? – воскликнул Марик.

– Колючка? – По спокойному, словно выточенному из светлого камня лицу Рич опять скользнула холодная улыбка. – Это меч Сето, баль. Он не оказался у меня. Я взяла его во время обряда.

– Какого обряда? – сдвинул брови Марик.

– Я была смертным слугой Эмучи, – отчеканила она слово за словом.

– Рич? – раздался шорох из темноты.

– Насьта, – развела руками Ора, и действительно к огню шагнул ремини.

– Опять ты? – развернулась к обескураженному сыну кузнеца Рич, и Марик узнал ее тут же! Узнал по тонкому профилю, по взметнувшимся прядям волос, по изгибу бедра, движению рук – узнал! Именно она была речным духом! Она танцевала на мелководье! Она скользила над водой, как прядь летучего пуха в порывах теплого ветра!

– Вот, – растерянно хлопнул себя по бокам Насьта. – Дождался. Ты цела, хвала богам.

– Боги тут ни при чем, – оборвала ремини Рич и повернулась к баль: – Как тебя зовут?

– Марик, – подобрался тот. – Марик, сын Лиди из рода Дари.

– Меня зовут Кессаа, – ответила Рич.

– Вот такушки, обухом по затылку! – крякнул Насьта.

– Ну сколько можно? – заворчал по-сайдски Вег, натягивая одеяло на голову. – Мне дадут поспать или нет?

– Не слушай, – щелкнула пальцами Кессаа. – Что услышал, забудь навсегда.

Глава 7 Знаки и слова

Наутро Марик не пошел к кузнецу. Насьта сказал, что ходить никуда не надо. Он появился в хижине с первыми лучами Аилле и посоветовал баль отдохнуть, хорошенько перекусить, прогуляться, спуститься к ручью, вытекающему из озерца, ополоснуться и вообще провести время в свое удовольствие, потому что вечером мудрейший наконец будет с ним говорить. Марик хмыкнул: он не очень хорошо понимал, как проводить время в свое удовольствие, потому как спать уже не хотел, а трапезу не мог растянуть на целый день при всем желании. Да и не до отдыха было: вчерашняя встреча занимала его мысли с самого утра. Привычка впитывать каждое слово, воспитанная в нем Лирудом, требовавшим внимательности и собранности, теперь едва не послужила причиной головной боли. Все сказанное Орой и то немногое, что сказала Рич, или Кессаа, до того, как она сослалась на усталость и потребовала, чтобы баль отправлялся восвояси до утра, распирало голову до состояния внутренней немоты, но поверх этого утреннего недоумения сиял синеватый, с серебряной жилой, клинок. Марик развернул сверток, который принес Насьта, удостоверился, что нюх его не обманул – в тонкую лепешку действительно были завернуты печеные грибы, – и, прихватив с собой и сверток, и неизвестно зачем взятое вчера из каменного дома копье, отправился к Ласке. Миновав круглую поляну и озерцо, Марик поднялся на вершину утеса, привычно оглянулся на возникший за спиной морок болота, но не пошел по тропе к каменному дому, а сполз между известковыми валунами к ручью, продрался через орешник и заросли можжевельника – и выбрался к Ласке на четверть лиги ниже по течению. Спустись он еще на пол-лиги вслед за прохладными струями реки, так точно попал бы на то самое место, где почти две недели назад разглядывал почудившегося ему речного духа. Хотя почему же почудившегося? Вполне осязаемого, пусть и обернувшегося странной девицей, управляющейся со священным мечом баль так, словно она родилась, сжимая в ручонке его рукоять. Интересно было бы посмотреть, вдруг подумал Марик, как бы однорукий Багди, по своей всегдашней привычке, ущипнул подобную девушку за мягкое тело, – уж верно, в то же мгновение разучился бы самостоятельно развязывать тесьму портов, последней руки лишился! Эта мысль отчего-то развеселила Марика, он хмыкнул и не пошел дальше, чтобы не столкнуться с дозорным ремини, а то и с самим Насьтой, и стащил с плеч рубаху.

Последние дни баль не терял времени зря. Морщась от боли, он разрабатывал и тело, и руку, хотя Ора всякий раз придирчиво качала головой, потому что хоть рана и заживала на нем, как на деревенской собаке, но подсохшая кровь подсказывала – тянет парень израненную плоть, не дает ей зарубцеваться, выуживает из немощи былую легкость. С другой стороны, дучке было чему дивиться: за десять дней рана сомкнулась, уже через неделю пришлось жилку выдергивать, что края стягивала. А вот Марику и по сей день казалось, что на месте осталась жилка, что не дает руке воли, но, как говаривал тот же Багди, чтобы разогнуть – перегнуть надо, и тот же Лируд похоже отмеривал: чтобы тяжелое поднять, неподъемное ворочать нужно, поэтому хочешь не хочешь, а раны трудить придется.

Ощупал баль пожелтевший бок, который о себе только при касании напоминал, размял ставший багровым шов на руке. Повезло ему все-таки. О яде и задумываться не стоило, а игла, которую Марику так разглядеть и не удалось, ни кости не задела, ни сухожилия не порвала. Насьта заикнулся насчет доспеха, который от такой малости мог воина оборонить, но баль о доспехе и раньше не помышлял. Что толку с пустых слов? Еще Багди на Марика орал, что тот на медведя без доспеха пошел, что может косолапый, даже будучи на копье насажен, одним взмахом лапы или плечо вывернуть, или шапку вместе с волосами смахнуть, да вот только заткнулся тут же, едва Марик спросил однорукого – дай мне доспех, всего медведя деревне оставлю. Промолчал Багди – и правильно сделал: все одно ни шкуры, ни мяса Марик не взял, вот только доспеха так и не заимел.