– Хорошо, – кивнула Кессаа, но что сказала ей Илит, толком не поняла. Она глаз не могла отвести от белобрысого мальчишки, который был на полголовы выше остальных. Он единственный не удостоился ни одного окрика от наставника, двигался легко и точно, явно превосходя сверстников и выучкой и силой. К тому же несколько раз улыбнулся открывшей рот девчонке и даже подмигнул ей. Кессаа зашлась краской, опустила глаза и принялась царапать прутиком руны на белом песке, мечтая, как парень подойдет к ней и удивится, что вот такая маленькая девчонка уже знает правила начертания столь сложных знаков.
Долго ли она мечтала, Кессаа потом и ответить не смогла бы. Всякий раз, когда она задумывалась о чем-то, весь мир затихал, Аилле останавливался, а среди ясного дня на небе вдруг начинали проступать звезды.
– Очнись, – в таких случаях всегда весело повторяла Илит. – Ночью сны надо смотреть, а не днем. Очнись, Кессаа, а то побежишь по лестнице, споткнешься и нос расквасишь!
Очнулась Кессаа от пронзившей руку боли. Прикрикивающий на подростков стражник разморился под лучами Аилле, и Стейчи не замедлили этим воспользоваться. Тяжелая жердь перебила Кессаа предплечье. Девчонка не закричала. Она охнула, согнувшись и прижав покалеченную руку к груди, и хотя видела уже занесенную над головой вторую жердь в руках старшего сына Ирунга, уклониться не могла. Стейча сбил с ног тот самый светловолосый подросток. Он грубо, не по-детски выругался и осторожно коснулся пальцами головы девчонки:
– За что они тебя?
– Не знаю, – едва выдавила Кессаа, понимая, что закричать в присутствии этого парня она не сможет, вот только слезы текли против ее воли.
– Уйди в сторону, Лебб! – рванулся к девчонке младший Стейча, пока старший отплевывался, поднимаясь с земли. – Уйди, сын дома Рейду, я должен убить ее!
– Разве она рабыня? – удивился Лебб. – Или ты считаешь доблестью победу над девчонкой?
– Уйди, Лебб! – почти завизжал младший Стейча. – Мой отец маг, но даже он не чувствует того, что от нее исходит опасность. Моя жизнь в опасности из-за нее! Весь Скир из-за нее в опасности!
– Правда? – удивился Лебб, не давая ему подойти к девчонке. – Вряд ли. Я не маг и не сын мага, но девочка не может угрожать воину. Тем более Скиру. Хотя, если она вырастет красавицей, готов с этим согласиться!
– Она сдохнет! – зло процедил старший сын Ирунга.
– В свое время, как и каждый из нас, – улыбнулся Лебб и подмигнул Кессаа. – Не плачь, твой опекун возвращается к обеденной трапезе, да и наш наставник протер глаза. Ирунг вылечит руку, он очень сильный маг.
Ирунг Стейча действительно вылечил руку Кессаа. Правда, и полсотни плетей приказал отвесить появившейся во дворе и побелевшей от ужаса Илит, хотя кто как не он отправил ее в город. Все то время, пока толстый маг мял руку Кессаа, вынуждая ее негромко выть от ужаса и боли, он не спускал с нее взгляда, который становился мрачнее с каждым мгновением. Затем передал ее старому жрецу, чтобы тот наложил на предплечье лубки, и молча ушел. Кессаа вздохнула с облегчением, словно самым страшным была не боль в руке, не ненависть, каплями кипятка брызжущая от разъяренных Стейчей, а именно эти колючие глаза мага.
– Может, оно и к лучшему, – простонала Илит вечером, охая от боли в исполосованной спине и собирая в узел нехитрые пожитки. – В храме теперь будем жить.
Действительно, Ирунг – тан дома Стейча и жрец храма Сади – отправил Кессаа послушницей в главный храм Скира, подарив ей, в знак извинения перед ее теткой, Илит. Им выделили каморку в южном крыле. Кроме них в этой части храма жили четверо престарелых жрецов, оставшихся к старости в одиночестве, и дюжина взрослых девушек, которые тоже были послушницами храма. Правда, каждая из них могла похвастаться родством с каким-нибудь домом, а малышка Кессаа была для них никем. Но ее это не очень-то беспокоило, тем более что девушки в храме постоянно менялись, а Кессаа обосновалась там надолго.
Она упивалась свободой. Половина огромного здания с садом вплоть до храмового ограждения была в ее полном распоряжении. Только в полуденные часы следовало вести себя тихо, потому что из северной половины выходили старшие и младшие жрецы, в храм запускали жителей Скира, на алтарях зажигался огонь и умерщвлялись жертвенные животные. Да по ночам двери главного зала закрывались накрепко, и что там происходило, Кессаа не знала. Все остальное время, в том числе и благодаря попустительству со стороны Илит, тоже радовавшейся облегчению рабской доли, Кессаа была предоставлена самой себе.
Она облазила все потайные уголки, галереи и башни. Она подолгу, особенно в утренние часы, сидела у алтаря и восхищенно рассматривала с удивительным, нечеловеческим мастерством высеченную из холодного камня фигуру поверженного бога Сади, убитого магом Варухом из-за его любви к прекрасной Мелаген – внучке Сето. Кессаа перезнакомилась со всеми стариками и была в их кельях желанной гостьей, которой лишенные общества близких жрецы были более рады, чем не слишком сытной пище и лучам Аилле. Тем более что Кессаа не чуралась грязной работы и с радостью принималась помогать жрецам в выполнении их последних храмовых занятий – врачевании больных и калечных.
Наконец она договорилась с толстым привратником и сначала под его присмотром, а потом уже в одиночестве начала изучать ветхие фолианты, пергаменты, манускрипты, хранящиеся в храмовой библиотеке. Поначалу ей казалось, что понятные вроде слова складываются в бессмысленные предложения. Начинала болеть голова, хотелось все бросить и снова выбежать в храмовый дворик, где журчал светлый ручей и цвели розовые цветы. Но выведенные руками тысяч писцов строчки снова и снова притягивали ее. Некоторые пергаменты были написаны на непонятных языках. Начинающая превращаться в девушку Кессаа прятала их под мешковатое платье и шла ко все тем же старикам. И те, радуясь, что могут хоть чем-то порадовать прекрасное существо, терпеливо объясняли ей непонятное, помогали прочесть незнакомое, отвечали на вопросы и подсказывали решения. Порой Кессаа разворачивала те манускрипты, которые успела прочитать год или два назад, и вдруг понимала, что теперь читает их по-другому. И не только читает, но и видит то, о чем идет речь. А еще чуть позже произошли события, которые наконец открыли Кессаа глаза, что она чем-то отличается от обычных людей и даже от жрецов.
Главный зал храма, в котором лежала на постаменте высеченная из камня фигура Сади, запирался на ночь, но внутри помещения что-то явно происходило. Тяжелая главная дверь и двери на галерее не пропускали не только ни лучика света, но и ни звука. Конечно, Ирунг, который появлялся в храме на всех главных службах, мог открыть специальным ключом любую дверь, но напроситься к нему в попутчики Кессаа не решилась. Неделю она обнюхивала укромные закоулки храмовых коридоров, пока все в том же книгохранилище не отыскала узкую щель и, вдоволь наглотавшись паутины и пыли, не оказалась на узком карнизе, образованном одной из тяжелых балок перекрытия высоко над алтарем с поверженным Сади. Ночью она пробралась туда. Ожесточенно растирая свербящий нос и обещая самой себе, что завтра же устроит в тайном лазе влажную уборку, девчонка выползла на карниз.