– А если бы он был богат? – спросила Кессаа. – Неужели среди молодых танов нет достойных мужчин?
– Пойдем, – вдруг сказала Мэйла.
Вскоре, закутавшись в платки и дорогие плащи, которые позволяли миновать скирскую стражу, Кессаа и наставница вместе с сопровождающей их Илит, стояли на женской части галереи городского холма. Зрителей, исключая стражников и танских ребятишек, на ступенях почти не было, а на арене мерялись силой молодые таны.
– Вон сыновья Ирунга, – прошептала Мэйла. – Они подросли с тех пор, как ты их видела последний раз? Вон сын Ролла Рейду, Лебб – тот, что самый высокий. А вон сыновья тана дома Сольча, сыновья дома Вайду, дома Нуча. Кто-то из них вырастет мерзавцем, кто-то уже мерзавец, а кто-то вполне вероятно не успел остудить сердце и не готов смотреть на женщину как на теплую подстилку на ночь или грядку для помещения собственного семени. Посмотри на этих сытых молодых зверьков, разве может обычная сайдка познакомиться с одним из них? Разве может она рассчитывать, что кто-то из этих молодцов вопреки воле отца приведет ее к алтарю и объявит женой? Не надейся.
«Разве я обычная сайдка?» – подумала Кессаа, но вслух сказала другое:
– Я хочу еще прийти сюда, Мэйла. Многие движения этих парней мне незнакомы. Мне интересно смотреть, как эти воины сражаются, пусть даже они просто пытаются повалить друг друга. К тому же ведь на этой арене проводятся и схватки с оружием?
– Хорошо, – кивнула Мэйла, опалив ее недоверчивым взглядом, и повела ученицу вместе с ее рабыней обратно в храм.
Кессаа шла улицами Скира, который, то ли из-за долгого заточения в стенах храма, то ли из-за отсутствия друзей и знакомых на его улицах, всегда казался ей чужим городом, но не замечала ни домов, ни улиц. Перед глазами неотступно стоял повзрослевший, высокий и крепкий красавец Лебб. Помнит ли он маленькую девчонку, которой не дал размозжить голову и которую утешал улыбаясь? «Вряд ли», – сама себе отвечала Кессаа, но вновь и вновь повторяла его имя. Как же сладко смыкались губы, когда она шептала его! Сейчас, в это мгновение, Кессаа казалось, что мечты, которым она предавалась ночами, ожили. Лебб был так уверен в себе, так спокоен и красив, что даже ненавистные ей Стейча остались незамеченными.
Несколько дней Кессаа вовсе не могла спать, просто проваливалась в темноту, страстно надеясь увидеть сына дома Рейду хотя бы во сне. А через неделю после того как Ирунг потребовал, чтобы Кессаа вновь начала танцевать, Илит принесла для нее записку. На лоскуте пергамента неровным почерком были выведены слова: «Кессаа, помнишь ли ты меня? Я хочу говорить с тобой. Сегодня храм охраняют стражники дома Рейду. Я приду в сад на второй колотушке перед полуночью. Лебб».
Сердце Кессаа замерло в груди, потом вдруг забилось и едва не вырвалось под темные храмовые своды.
– Высокий! – подмигнула девушке Илит. – Волосы светлые, плечи широкие. Красавец! Но добрый! Не посмотрел, что я рабыня, за руку взял, серебряную монету не пожалел, сунул пергамент и попросил передать тебе в руки.
– Ой! – пролепетала Кессаа. – Что же делать?
– Вот так вопрос? – усмехнулась Илит. – С этим как раз ясно – идти. Спрашивать о другом надо: что не делать? А тут я тебе помогу – никаких прикосновений и клятв. С его стороны, конечно, с твоей – неприступность и холодность. Ты вот что помни. Парень, пусть он даже влюблен в тебя без памяти, пусть даже женой тебя хочет сделать, о главном не забывает. А что главное для мужчины – всем известно: тело твое сладкое. Но стоит это тело мужчине предоставить, как тут же оказывается, что он и влюблен не очень сильно, и насчет женитьбы подумает, да и вообще, «дай-ка сначала еще тела, а уж потом поговорим».
– Что же делать? – с тоской повторила Кессаа.
– Ничего, – вздохнула Илит, – Вот, пусть один из приятелей твоих седых с тобой сходит, посидит в отдалении.
Посидеть вызвался Гуринг, самый молодой из стариков. Он аккуратно расправил на коленях бороду, поднял сутулые плечи и уселся у чаши фонтана. Кессаа застыла тенью у куста душистой рионы. Лебб появился вместе с ударом молотка привратника, который бродил где-то в галереях храма. Молодой тан Рейду захрустел сапогами по песку, покрывающему дорожки сада, недоуменно покосился на Гуринга, борода которого поблескивала белым в лучах Селенги, и остановился перед Кессаа.
– Я хочу услышать твой голос, – вымолвил он наконец.
– Ты пришел слушать или говорить? – проговорила в ответ Кессаа.
– И голос столь же прекрасен! – восхищенно прошептал Лебб. – А лицо? Ты ли это?
– Кого ты ищешь, Лебб? – спросила Кессаа, боясь только одного, что ее собственный голос прервется как луч Селенги облачной ночью.
– Прекраснейшую дочь Скира! – воскликнул Лебб. – Я должен убедиться, что твой чудесный голос принадлежит ей!
– Он принадлежит мне. – Кессаа задрожала и потянула с лица платок.
– Мелаген, внучка богини Сето, да утолится ее скорбь! – почти вскричал Лебб. – Это ты?!
– Меня зовут Кессаа! – гордо выпрямилась девушка.
– Я понял. – Лебб придвинулся к ней. – Я запомню твое имя навсегда. Оно достойно обозначить отблеск Селенги в зеркале тихого моря!
– Море обманчиво. – Кессаа шагнула назад. – Иногда оно штормит.
– Гордым ли сайдам бояться волн? – улыбнулся Лебб.
– Бояться не следует, – Кессаа отпрянула еще на шаг, – но меряться гордостью с морем – тоже.
– Чего же хочет от меня море? – с интересом наклонил голову Лебб.
– Только одного, – опустила глаза Кессаа, – чтобы твои желания не изменяли твоей чести, Лебб.
Молодой Рейду попытался сделать еще шаг, но Гуринг предупреждающе кашлянул. Лебб замер, вытер пот со лба, разочарованно вздохнул и прошептал:
– Ради твоей красоты, Кессаа, всякий воин был бы готов забыть о чести. Я пришлю тебе письмо. Если я не увижу тебя еще раз, мои глаза высохнут, как две капли воды, упавшие в пыль…
– Неплохой парень, – проскрипел Гуринг, когда Лебб развернулся и исчез за воротами. – Выражается, правда, витиевато, но это пройдет. Неплохой парень, но каким он станет человеком – никому не известно. Все люди рождаются и умирают одинаково, но живут по-разному. Есть люди, которые всегда остаются людьми. Есть те, которые не были ими никогда. Но большинство напоминает медведей. Медведь – самый страшный зверь, страшнее его только юррг. Правда, редки юррги даже в бальских лесах. Так вот медведь питается ягодой и плодами лесных деревьев. Любит корни и стебли болотной травы. Осенью набивает живот так, что становится похожим на шар. Многие медведи питаются так до самой смерти. Но если медведь испробует теплой крови, не будет хищника страшней! Этот парень именно таков. Поверь мне, девочка. Он добрый пока, но не мудрый. А доброта без мудрости легко превращается в глупость. Он не слушал твои слова, он слушал только жар собственной крови.