– Все, – сказал вельт и с грустью оглядел пустой стол.
– Я с Хакликом, – пробормотал Рин, – прожил бы с таким количеством пищи больше недели.
– Разве то была бы жизнь? – махнул рукой Орлик и снова вздохнул. – Да пошлет Единый успокоение твоему старому другу в его странствии по реке времени. Честно признаюсь, я тоже не каждый день позволяю себе наесться, но, когда чувствую, что судьба начинает поджаривать мне пятки, мой живот требует полноты и тяжести. Ты не волнуйся, если я сяду в следующий раз за стол даже через несколько дней, до срока все равно не буду смотреть на тебя голодными глазами.
– И сколько дней, начиная с сегодняшнего, я могу чувствовать себя в безопасности? – со слабой улыбкой поинтересовался Рин.
– Со всей ответственностью могу пообещать безопасность только на сегодняшнюю ночь, – оскалил зубы Орлик и тут же расхохотался: – Не волнуйся, меня из моей конуры еще не выгнали, а места там для двоих хватит с избытком. Кстати, ничто не успокоит нас лучше крепкого сна. Тем более что пока мы добредем до моего логова, пища уляжется в желудке, а дома у меня есть славный шиллский сыр и забористое тарское пиво! Правда, оно не лучше местного вина. Люблю эту харчевню! Здесь нет зала, дыма, толкотни и шума. Трактирщик развозит стряпню по богатым домам Айсы, но для тех, кто ценит уединение, держит с десяток вот таких комнатенок. Так что не волнуйся, телятина, от которой мы отказались, найдет себе достойное применение, хотя бы приснится мне под утро!
– Что мы будем делать, Орлик? – спросил Рин.
– А сам-то что ты думаешь? – прищурился вельт.
– Разное, – нахмурился Рин. – Думаю, что прав был Камрет, и лучше бы ты стал моим опекуном. Думаю, что раз уж я внял советам старика, так надо его найти и выслушать его советы до самого последнего, иначе он опять исчезнет в самый важный момент. Но я действительно не знаю, что делать.
– А чего ты хочешь? – сдвинул брови Орлик. – Причем мне нужен не тот ответ, который вертится у тебя на языке, а тот, что скрыт в твоем сердце. Но, прежде чем ответить, ты, парень, должен задуматься еще и о том, чего хотят твои враги? Ты должен понять их, потому что их желания – это их действия, а их действия подобны преградам на твоем пути: какие-то придется обойти, какие-то преодолеть, а какие-то и уничтожить.
– И много ли у меня врагов? – поморщился Рин.
– Кого-то ты уже знаешь, – пожал плечами Орлик, – остальные дадут о себе знать рано или поздно. Имей в виду, многие твои враги еще не знают, что они с тобой в ссоре.
– Надеюсь, что Единый не враг мне, – постарался улыбнуться Рин.
– Всякий мнит такую же надежду, не задумываясь, что гора не может быть врагом камешку, кувыркающемуся с ее склона, – усмехнулся Орлик. – И я надеялся на удачу, и удача не изменяла мне до сего дня, но, когда я оглядываюсь назад, не замечаю и тени везения. Всякий раз я вижу труд, старание и упорство. Или так мне только кажется?
– А на что ты рассчитываешь теперь? – оживился Рин. – Неужели ты думаешь, будто я поверю в то, что ты просто по-приятельски выполняешь просьбу Камрета? Он всего лишь обещал присматривать за мной моему отцу, когда тот еще мог объясняться знаками! Или ты рассчитываешь, что я поверю в то, что ты хочешь вернуть украденные у тебя моей неведомой мне опекуншей серебряные и для этого множишь их недостачу?
– Ты хочешь длинного разговора? – рассмеялся вельт. – И ты получишь его! Нельзя вымерять шаги, не зная, куда идешь. Я и сам хотел бы кое в чем разобраться, но давай поговорим на свежую голову. Надо передохнуть, вечер еще только близится, но нас ждет раннее утро. И для начала подскажи мне, где Хаклик покупал хлеб?
– В лавке у Пурса, – откликнулся Рин. – У него самый вкусный хлеб, над входом в его пекарню висит вырезанный из дерева и раскрашенный золотом крендель.
– Я этот крендель помню, – улыбнулся Орлик, – потому что всякий раз, как захожу к этому пекарю, стучусь о его украшение головой. Эта пекарня как раз по дороге к моему логову. Заглянем к нему и спросим, как ему показался Хаклик? А что, если он приходил к пекарю не один? И не забывай: главным для нас пока является поиск твоего опекуна. Уже хотя бы потому, что Совет магистров должен состояться на два дня раньше, чем твой поединок с Фейром Гальдом!
Пекарня Пурса ничем не отличалась от прочих пекарен, разве только яркостью деревянного кренделя да большим количеством покупателей, которые, впрочем, иссякали к полудню, а к вечеру и вовсе становились случайными гостями. Поэтому пекаря за стойкой не оказалось, да и все его многочисленное семейство, похоже, было занято чем-то в глубине дома.
Рин несколько раз окликнул хозяина, пока откуда-то со двора не донеслось недовольно: «Сейчас выйду, есть терпение там или нет? Иду уже». Вслед за тем во дворе простучали чьи-то легкие шаги, затем заскрипела и хлопнула дверь, и в лавке появился хозяин. Теперь он ковылял медленно, словно только что опрокинул кувшинчик крепкого вина, и держал перед глазами растопыренную пятерню, будто кто-то соскреб с нее засохшую муку и по открывшимся линиям предсказал румяному мастеру долгую и счастливую жизнь.
– Вот ведь, – Пурс удивленно поднял брови, еще раз посмотрел на раскоряченную ладонь и вытаращил на Рина глаза со странно расширенными зрачками, – то «обними меня, дядя Пурс», то…
На середине фразы пекарь осекся, пытаясь подобрать побежавшую изо рта зеленую пену, остекленел глазами, повалился на липкую от медовых палочек стойку и занялся холодным поганым пламенем.
Разговора в этот день не получилось. Происшествие с пекарем проняло даже неунывающего вельта, надолго стерев с его широкого лица улыбку. Орлик размеренно шагал по узким улицам Среднего города, порой одновременно задевая плечами фасады противоположных домов. Олфейн брел следом, уже не удивляясь пустоте, которая поселилась и в груди, и в голове.
Знакомые улицы казались Рину чужими, и узкая полоса бледного неба над головой вдруг стала чужой, и завывание ветра в кровлях, и холод, который числил драный плащ Хаклика в старых знакомцах. Рин шел следом за великаном, стискивая рукоять нового меча, и, почти не думая о том, что делает, пытался забыть произошедшее в последние дни. В какой-то момент он начал представлять, что и в самом деле сжимает в кулаке некий диковинный румпель и не идет по улицам Среднего города, а плывет на крутобокой ладье, если, конечно, сказки Камрета о морских путешествиях хоть что-то означали в действительности.
Вельт хмуро сопел какой-то мотивчик и озабоченно цокал языком, рассматривая на ходу только что не обугленные ножны, которые теперь постукивали ему по бедру. На повороте кривой улицы, которая испокон века так и называлась – Кривая, буркнул через плечо совсем уже мрачно:
– Всегда был уверен, что превозносимая жителями Айса на самом деле проклята Единым или уж точно забыта им и брошена на произвол судьбы. Вот и теперь чувствую то же самое. Словно по ущелью идем. Везде в Айсе дома стоят близко, разве что Медная улица шире прочих. Уходишь в Погань, словно навстречу погибели движешься, возвращаешься в Айсу, как в конуру забиваешься. Вместо неба над головой – полоска застиранного холста! И часто даже ее нет! А мне небо нужно! Небо! И море!..