– Я уже сыт, – буркнул Рин.

– Чего хочет Фейр? – повторил вопрос Грейн.

– Ну, во-первых, – Орлик снова потрогал зажившую щеку, – нам он этого не скажет…

– Хаклик погиб, – сказал Рин.

– Как это случилось? – уронил на стол кулаки Грейн.

– Как – не знаю, – скрипнул зубами молодой Олфейн, – но за день до его смерти Орлик приходил в наш дом, и Хаклик сказал, что я был у тебя, мастер. Дядя продолжает разыскивать что-то. Он перевернул все, что мог, хотя даже кухонной утвари почти не осталось в доме Олфейнов, а теперь его двери и вовсе опечатаны магистратом! Фейр может прийти и сюда. Эта… девушка – моя опекунша.

– Хотя я и не уверен, что она сама это понимает, – вставил Орлик.

– Она моя опекунша, и ее Фейр Гальд тоже разыскивает. – Рин упрямо наклонил голову. – Он может ее отыскать у тебя!

– Если она и вправду… – нахмурился вельт, – ну, сотворила кое-что с ребятками Гальда на торжище, может быть, пусть он ее найдет? Это избавило бы тебя, Олфейн, от схватки!

– Никогда! – воскликнул Рин и тут же замер. Айсил вздрогнула во сне.

– Сюда Фейр Гальд вряд ли придет сегодня. – Грейн медленно расправил ладони. – Он уже был здесь. С утра. Правда, не сказал, что собирается зарубить моего лучшего ученика. Он что-то искал и тоже перевернул весь дом. К счастью, у меня никогда не было много утвари. Жаль, что я узнал о вашей схватке позже, когда ходил с ведрами к колодцу, а то бы уж попробовал воткнуть кинжал твоему дяде под доспех. Так что твоя опекунша, маленький Олфейн, будет спать спокойно. А если что и приключится, я всегда смогу вывести ее через лачугу соседа-угольщика. У нас общее подполье, а двери на моей халупе довольно прочные.

– Так вот чьи окорока я ел? – вытаращил глаза Орлик.

– Это не твое дело, вельт, что я вытаскивал из подполья, – нахмурился Грейн, но тут же позволил себе слабую улыбку. – Но ты доставил мне настоящее удовольствие своим аппетитом! Я, кстати, буду рад, если снедь на следующую трапезу ты притащишь в мешке на собственной спине.

– Непременно, – пообещал Орлик и повернулся к Рину: – Ну и что? Попробуем хоть что-нибудь разгадать и разузнать, пока наша прекраснейшая загадка сладко спит, а я временно сыт?

– Вот что, мастер. – Рин задумчиво ощупывал рукоять меча. – Береги ее. У нее перстень Олфейнов. И послезавтра Совет магистров. Береги ее! Но не из-за перстня и не из-за Совета, а просто так. Береги!

– Меня первый раз в жизни назвали отцом, – медленно выговорил Грейн.

– Поговори с ней, – попросил Рин. – Расскажи об Айсе. Об Олфейнах. О Водяной башне. Помнишь, ты столько всего рассказывал мне, разве только Камрет мог тебя перещеголять! А мы вернемся. К вечеру или утром. И вот еще подумай о чем. Я не могу разобраться сам. За что Фейр ненавидит Олфейнов? Ведь его сестра была Амиллой Олфейн!

– А что, если именно за это и ненавидит? – сдвинул брови Грейн.

Глава 15 АРЧИК

Арчик не любил Рина Олфейна. Он не любил его за то, что тот отлично управлялся с мечом, родился сыном магистра и в будущем должен был сам стать магистром. За то, что у него обе руки были на месте и прекрасно его слушались. За то, что Рин Олфейн всегда держал голову прямо и Арчика при встрече старался не замечать, а если и замечал, то кивал холодно и неприступно. Еще Арчик не любил Рина Олфейна за то, что тот избавлял подопечных мастера Грейна от царапин и ушибов, но не сумел излечить его руку, хотя старался, даже кровь хлынула тогда еще у мальчишки из носа. Но пуще всего Арчик не любил Рина Олфейна за то, что тот не отвечал взаимностью Джейсе.

Арчик сам любил звонарку, любил по-настояшему, иначе как было объяснить, что, снедаемый бешеной ревностью к сыну магистра, он одновременно его и ненавидел за пренебрежение дочерью Шарба? Сам звонарь иногда говорил Арчику: «Подожди, парень, перебесится девка, все равно тебе достанется». И в такие минуты Арчик начинал не любить даже Шарба, который нашел его подростком в Нижнем городе, вытащил почти из помойки, разыскал нищую и несчастную мать парня и сговорился, что берет мальчишку на смену умершему от какого-то недуга напарнику. Арчик видел, что Джейса не перебесится, и если однажды достанется ему, то вот тогда и начнет беситься по-настоящему.

Было, было за что не любить Арчику Рина Олфейна. Правда, раньше Арчик ненавидел сына магистра лютой ненавистью, но затем тот на долгих пять лет почти пропал с улиц Айсы, и ненависть калеки поблекла и почти стерлась. Но однажды, когда Джейса попросила отнести в дом старшего магистра выстиранные ею тряпки, парень вошел в огромные, холодные и нищие комнаты когда-то роскошного жилища и увидел Рина Олфейна.

Тот был одет беднее Арчика, вымазан в крови, гное и еще в чем-то ужасном. И источник ужасного находился где-то рядом, в соседней комнате. От Рина Олфейна воняло так, как не пахнет на самой отвратительной помойке, и это притом, что во всем доме стоял тяжелый запах. Но Рин Олфейн продолжал держать голову прямо и неприступно. Он почти окаменел от собственной прямизны, хотя давалось это ему с трудом, потому как кровь была его собственной и капала она из ноздрей и прокусанных губ.

Арчик увидел человека, которому было труднее и хуже, чем ему самому, и после этого уже не мог ненавидеть Рина Олфейна, как ни старался вновь пробудить в самом себе исчезнувшую ненависть. Поэтому он стал его просто не любить. Может быть, Арчик и вовсе постарался бы забыть о существовании молодого Олфейна, но слишком независимо и гордо держался уже почти подрубленный отпрыск древнего рода, и это не дало ненависти умереть окончательно.

А Джейса… Что Джейса? Она не замечала ни нищеты, ни тяжелого запаха, она видела только любимого, и даже недоступность видения не мешала распускаться на ее губах счастливой улыбке.

В конце концов Арчик смирился с мыслью, что если когда-нибудь Джейса и достанется однорукому звонарю, то это будет совсем уже не та Джейса, которая не выходила у него из головы ни днем ни ночью, а, скорее всего, ее несчастная тень.

Но все происходящее в последние дни стало до ужаса напоминать ему страшный сон, который то и дело приходил в последние месяцы – будто на самой верхотуре Водяной башни у него отказывает вторая рука, а до удара колокола остаются секунды. Он хватает веревку зубами, упирается, но веревка лопается, и ему нечем связать ее. Тогда он подпрыгивает, чтобы ухватиться за металлическую скобу на языке колокола зубами, но ноги подламываются и становятся такими же войлочными, как и руки. И тогда Арчик свешивается через парапет Водяной башни, чтобы изо всех сил заорать обязательное «боммм!», но падает вниз и просыпается в холодном поту.

Ужасным было то, что Джейса перестала быть Джейсой. Сначала что-то чужое появилось в ее глазах. Нет, они и раньше частенько бывали затуманены девичьими грезами, но, выныривая из них, девушка всегда находила добрую улыбку для надоедливого калеки. Теперь же в ней что-то переломилось. Точнее, не переломилось, а выросло. Сверкнуло росточком в тот самый день, когда она вернулась из Кривой часовни, куда ходила в сопровождении коротышки Камрета. Тогда Джейса показала Арчику синеватое клеймо на запястье и обещала пригласить его на свадьбу с Рином Олфейном. «Ага, – подумал Арчик. – Помои выносить или объедки собирать после празднества». Но вслух ничего не сказал из-за клубящегося в глазах Джейсы тумана. Глаза девушки еще не были вовсе чужими, но улыбка отчего-то казалась приколотой к очаровательному лицу двумя стальными скобками, двумя опущенными вниз штрихами – уголками ее губ.