– Неужели убьет его Фейр? – оторопела Джейса.
– Может, – кивнул храмовник, да тут же улыбкой в стороны растекся. – Ну так мы не дадим Фейру убить Рина! Когда есть много способов избежать поединка, выбирай самый простой, не ошибешься. Только ты поторопись, девка. Завтра уж поздно будет. Спрячется Рин, пока буря над Айсой не пронесется, и не увидишь его!
– Что ж за буря такая? – удивилась Джейса. – Вроде бы испокон веку солнце на равноденствие над Айсой встает?
– Что Айсе солнце? – как-то вдруг срамно хихикнул Хельд. – Айские улицы, чтобы солнцем просветить, раздвигать надо, как… Ты поспеши, девка, а то ведь умыкнет твое счастье недобрый глаз. Как свечереет, у Водяной башни жди. Рин твой с приятелем и опекуншей из Темного двора возвращаться будет. Дай ему испить из фляжки, да заранее оставь в ней треть или четверть, чтобы без остатка все выпил, чтобы другого на морок любовный не подсадить! Поняла?
– Все поняла! – пискнула Джейса.
– И вот что еще, – продолжил Хельд, уже поднявшись со стула, – опекунша с ним теперь ходит. Не девка – змея в девичьей шкуре! Жало у нее во рту. И в груди у нее жало, и ноги ее словно змеиные хвосты, и вместо слов человеческих наговоры она плетет. Уведет твоего Олфейна, и даже соль не поможет! Я видел ее: она еще зубы в шею его не вонзила, но яд с ее губ уже льется. Спасать парня твоего надо, спасать!
– Так как же… – окаменела Джейса.
– А все так же, – ухмыльнулся Хельд. – Как ты Пурса успокоила, так и девку поганую, именуемую Айсил, успокоить надо. Вот, – храмовник выронил на табурет залитый воском шип. – Учить тебя не буду, сама знаешь, что делать. Однако не каждому выпадает счастье свое лепить поперек удачи, которая сама по себе, словно баба гулящая, пьяница беспробудный. Помни о том! Не каждому дано зернышко, а кому дано, не за зернышко ответ держать придется, а за то, что из земли выперло!
Сказал так и прочь вышел. Долго смотрела Джейса на шип, что словно мусоринка на темных досках лежал. Смотрела и слушала, как Хельд ступени ногами отсчитывает. А как отсчитал, другие шаги услышала. Наверх кто-то бежал, да не с улицы, а считай из-под ног. Быстро бежал, да все равно одной ногой шаркал.
– Что ж ты, волчица, творишь-то? – с порога закричал Шарб, да не успел доченьку любимую сыромятным ремешком перепоясать.
Как крыса шмыгнула под крепкой рукой отца Джейса, подхватила шип и по запястью звонарю чиркнула. Пошатнулся хромой, вдохнул глубоко, словно выдохнуть что-то хотел, присел на табурет, да тут же пламенем поганым и занялся. А Джейса стиснула зубы, плеснула во фляжку кислого вина, лизнула осколок соли и бросила его под пробку. Встряхнула снадобье, одеваться стала. Все-таки холодно на улицах Айсы – не лето ведь и не весна.
До самого Темного двора Айсил головой крутила, хотя многого на Болотной улице рассмотреть не смогла, больно узка оказалась. Да круто от Водяной башни срывалась, уронишь монету, покатится – не догонишь, если только между камнями не забьется. Вот Айсил, а за ней и Орлик с Рином обычный шаг на быстрый сменили. «И то сказать, нечего было на Водяную башню таращиться, – подумал Орлик. – Считай, полчаса в проездном дворе проторчали. Ладно бы на звонницу выбрались или к Мертвой яме спустились, так нет же! Застыла Айсил в проездных воротах, прислушиваться начала. И непонятно, то ли диковину айскую разгадать хочет, то ли сама себя понять не может? Так и стояла, если бы гончары глину вонючую на повозках своих не вытолкали под башню. Тоже ведь, – никак не мог понять Орлик, – с чего бы гончарам в Ремесленной слободе не гончарить? Нет, тащат все в Каменную, или дрова из Пущи легче доставлять? Так и дрова бы катили в Ремесленную, все под горку…»
А в Темном поселке Орлик сразу ладонь на рукоять меча положил. Дурная слава об этой слободе ходила, да только день был холодным. К тому же как Южные ворота троица миновала, дождь зарядил. Или больно велик показался уличным разбойникам вельт, но ни души не показалось на грязной улочке. Так и добрались до ворот Темного двора. А там уж их сам Нерух встретил и повел по переходам да галереям, словно послушников никаких не было у него под рукой. Правда, двери за их спинами, верно, не сами закрывались. Но какие двери не смог бы открыть вельт? Да не для того прилюдно в гости зовут, чтобы тайную пакость замыслить. Хотя всякий сам себе сторож, а не поостережешься – и посетовать нечем будет.
Чудно устроен был Темный двор. Орлику и раньше приходилось в прикуп его заходить. Ну так что с того прикупа: столы да своды. Весы, чтобы рухлядь, в Погани добытую, взвешивать, мешки да корзины для нее, пергаменты учетные, таблички восковые, шары хрустальные, чтобы мелочь какую разглядеть, – и все.
А по притопу с приглядом весь Темный двор иным оказался. И стена его высокая, толщиной в два Орликовых размаха не просто оградой вышла, а наружной стеной здания огромного, которое, словно квадрат, на изгиб Иски легло да галереями на внутренний двор открылось.
А внутри-то сад! Деревья, елки зеленые, сосны, можжевельник в красной ягоде. Вот ведь чудеса какие: во всей Айсе ни одного деревца, а тут словно лоскут предлесья Пущинского вырезан! Или вправду магам Темного двора равных нету? И что же, выходит, магистр Нерух из них первый? Так не похож он на мага, словоохотлив слишком и уж больно глазками блестит, когда стан Айсил взглядом окидывает! А Рин Олфейн с каждым его взглядом все мрачнее становится. Эх, парень, если за каждый погляд на красивую бабу зрачки лопать, кинжал затупится да локоть отсохнет!
Хлебосольным хозяином оказался Нерух. Рин никогда не приглядывался к чернобородому. Одно только его смущало: еще по словам отца выходило, что Нерух вроде бы даже старше Гардика был. Однако сам он якобы от собственного возраста всегда отнекивался да усмехался. Но тот же Хаклик ворчал, что, когда только попал в Айсу и черепки из Погани темнодворцам сторговывал, чтобы с голоду не умереть, Нерух уже тогда таким был – чернобородым и улыбчивым. Впрочем, о том ли забота Рина, если послезавтра решится, выстоит ли дом Олфейнов или в грязь будет втоптан?
Чего только не было за широким столом, который ждал гостей на открытой галерее над чудесным садом, над двором, усыпанным красными и желтыми листьями, словно золото было разбросано поверх алой парчи. В центре лежал запеченный целиком ягненок, обложенный поджаренными кореньями и фруктами, которым Рин даже названия не знал. В носатых чашках поблескивали соусы. Тут же горками поднимались рассыпчатые каши, стояли горшки, накрытые ноздреватыми лепешками, копченые рыбцы, пироги, сладости, тягучим ароматом исходили жестяные, прокопченные кувшины с подслащенным, горячим вином.
– Все, – сокрушенно молвил Орлик, выпячивая нижнюю губу, – теперь этот стол мне будет сниться ночами и не будет мне покоя ни днем ни ночью!
Нерух только рассмеялся и каждого усадил на отведенное ему место. Кликнул черноглазого мальчишку в белой рубахе и портах и приказал каждому гостю поставить по широкому блюду, подать нож, вилку, черпало да по три кубка, чтобы разные вина пробовать и между собой не смешивать. Айсил только кивала с легкой улыбкой, а как только на место села, сразу рукой провела над столом, губы стиснула, разве что зубами не заскрипела. Но тут же улыбкой расцвела и кивнула: можно, мол, ешьте. Зато Нерух с лица спал, улыбка его застыла и руки обмякли.