Я отступила, пытаясь сойти с платформы. Боялась упасть, хотела осмотреться, но не могла убрать рук от глаз, потому что можно было ослепнуть. Услышала шипящий звук и почувствовала запах горелого. Потом ощутила этот запах, горячий и липкий, в глубине горла и поняла, что он исходит от меня.

Боль взорвалась в голове, виски словно сверлили, я закричала и слепо бросилась вперед. У меня не было другого выхода — только двигаться. На платформе я просто Сгорала, как в микроволновой печи, во мне нагревались внутренние органы, я жарилась изнутри.

«Я как будто на трассе бобслея, но без саней», — истерически подумала я. У меня перехватило дыхание. Мимо меня струился огонь, яркий, но гибельный, он окружал меня… и не просто освещал, но проникал внутрь.

Падая, я подавилась бело-горячим жаром, который, как лава, устремился мне в рот, поднимаясь мягкой горячей волной и мозг. Чувствовала, что меня всасывает сквозь невидимое пламя, огонь обжигал мне щеки и уши, мне словно совали в глаза раскаленную кочергу. Я закричала, но горло не выдавило ни звука.

— Почему она так долго?

Раскаленные, слова скользили мимо меня, я продолжала падать. Новые волны жара накатили на меня, теперь это была радиация; она обжигала мою плоть, пронизывала вены, отыскивала кости.

— Она идет. Слышите?

«Быстрей», — подумала я, зная, что вот-вот потеряю сознание. Я обгорела. У меня закружилась голова, а легкие были близки к тому, чтобы разорваться. И только когда приземлилась с глухим ударом, поняла, что в груди еще остался воздух, который и вырвался из меня. Я рухнула и начала вбирать воздух, как Несси, поднявшаяся со дна озера, — Как грациозно, — услышала я слова Чандры. Я, стоя на четвереньках, глотала воздух, думая, что никогда в моей жизни он не был таким свежим, холодным, мягким и сладким. Он излечивал язвы у меня во рту, и они лопа-лись, когда я начинала двигаться. Язвы были ив легких, здесь они оставались мокрыми и очень болели.

— Оливия?

Кто-то положил руки мне на плечи. Я взвизгнула и отпрянула — и не только потому, что моя плоть зашипела при этом прикосновении. Я чувствовала себя абсолютно уязвимой: я нахожусь неизвестно где, у меня обгорело тело, я не могу ориентироваться, и меня предали те самые люди, которые должны были защищать.

И мне было невероятно жарко.

Почему мне не сказали, чего ожидать? Или что делать? Почему меня просто бросили, одинокую и горящую? Но задать эти вопросы я не могла: слишком занята была дыханием. Меня начала бить дрожь — конечно, это лучше паралича, но ненамного.

— Что с ней?

На этот раз я узнала голос Феликса, низкий и встревоженный. Мои обожженные глаза ничего не видели — я не могла понять, открыты они или закрыты, и голова болела в том месте, которым я ударилась о спуск. Но это ничто по сравнению с волдырями и ожогами, которые я чувствовала у себя в мозгу. Я сидела на корточках, проклинала себя и хотела умереть.

— Немного излишне драматично, не кажется вам?

— Заткнись, Чандра.

— Оливия?

Снова руки Уоррена. На этот раз я позволила перевернуть себя. Все ахнули… что, вероятно, ничего хорошего не предвещает.

— Что с ней произошло?

— Боже! Никогда ничего подобного не видел.

— Позовите Грету, — раздался возглас Уоррена. — Быстрей.

— Мы уже десять раз могли ее убить, — произнесла Чандра, и я почувствовала, как вздрогнул Уоррен. — Это слабость. Тульпа все об этом узнает. И использует ее против нас.

— Не узнает, если никто ему не сообщит. К тому же у пего у самого такая же слабость.

— Что случилось? — наконец смогла вымолвить я. Слова застревали в горле, как занозы. Я выталкивала их. — Почему так больно? Почему глаза не перестают слезиться?

— Это не слезы, — заметила Чандра, и на этот раз виновато. — Это кровь.

Я коснулась рукой лица,

— Прости, Оливия. — Голос Уоррена звучал панически, и я из-за его неуверенности ощутила сильную тревогу. — Это моя вина. Я забыл.

— Что забыл? — спросила я, поднимая лицо, слепая, как цыпленок. Могу себе представить, как я выглядела.

— Тень в тебе. Она не терпит Свет.

Я не могла себе даже представить, что на это сказать.

Затем послышался другой голос, возник запах, наполненный дождевой водой и мятой, женские ладони легли мне на плечи. К глазам мне осторожно приложили влажную тряпку с трапами.

— Тише, милая. Я здесь. Все будет в порядке.

— Ей больно, Грета, — проговорил испуганно Уоррен.

— Знаю, — ответила женщина. — Отнесите ее ко мне в комнату. Я о ней позабочусь. — Меня подняли сильные руки. Впереди послышался стук каблуков. Мне в ухо пахнуло дыханием Уоррена, холодным и легким.

— Мне очень жаль.

Я почувствовала, как у меня падает слеза, представила алую дорожку на щеке и подумала: «Мне тоже». Прислонилась к Уоррену, все еще ощущая запах горелой плоти.

Мне тоже.

17

Эта женщина, Грета, осведомилась, дать ли мне что-нибудь, чтобы я забылась; я согласилась, решив, что она может просто снести мне голову с плеч, если боль не прекратится. К счастью, такое драматическое средство не понадобилось; она сделала мне укол, и через несколько мгновений я погрузилась в благословенное ничто.

Когда я очнулась, в комнате было совершенно темно, но в ней оказались люди. Я быстро поняла, что темнота объясняется повязкой, плотно укутавшей мне голову. А люди… что ж, просто их было много. Но помимо множества человеческих голосов вокруг, мне показалось, я слышу и птичьи — неужели в Серебряной Туфельке есть птичник? — и ощущаю запах двух десятков роз. Я даже узнала сорт роз — «Двойная радость» по топкому аромату каждого лепестка. Зрение, возможно, мне отказало, но обоняние и самой лучшей форме.

— Мы не можем вывести се так же, как привели, — заявил Феликс. — Это убьет ее.

Мысль о повторном проходе через этот большой круглый серебряный палец ноги вызвала у меня учащенное сердцебиение.

— Не может же она оставаться здесь вечно.

— Грета никогда не покидает убежище, — напомнил Майках.

— Грета — медиум, — возразила Чандра, — не супергерой.

Видимо, это продолжается уже какое-то время. Силы зла сегодня ночью могут свободно действовать в Лас-Вегасе, а супергерои из отряда Зодиака 175 спорят друг с другом, как команды на бейсбольном поле. К тому же говорят обо мне так, будто меня здесь нет. Нет, хуже: словно я здесь, но не понимаю ни одного слова.

Я, конечно, понимала. Я супергерой, а супергерои не умирают. Я едва не погибла, и это их всех испугало до смерти.

Я зашевелилась в море подушек, и разговоры прекратились.

— Значит, вы считаете, что я здесь в ловушке? — На меня устремились взгляды пяти пар глаз: я их не увидела, по почувствовала. — В ловушке в Серебряной Туфельке, так?