— Ничего, — Кобба встал на ноги, подмигнул мальчишке. — Волнуюсь. Сегодня девятая пленка. Пустой все вспомнит. А вдруг он окажется негодяем? И пристрелит меня?
— За что? — не понял Филя.
— Ну мало ли, — пожал плечами Кобба. — Зато, что я аху. За то, что не сказал ему всей правды о себе.
— Нет, — покачал головой мальчишка. — Пустой не может быть негодяем. Понимаешь, негодяй — это как цвет волос, как нос, как уши, как рост, как голос. Не зависит от памяти. Человек или негодяй — или нет, а уж что он там помнит или не помнит — это совсем другое.
— Но волосы можно перекрасить, — заметил отшельник.
— Зачем? — не понял Филя.
— Чтобы никто не узнал цвета твоих волос, — объяснил аху. — Чтобы никто не узнал, что ты негодяй.
— Нет, — ответил мальчишка. — Не имеет смысла. Негодяй — это все сразу. Все не перекрасишь.
— Угу, — задумался отшельник. — Действительно. Только ведь кто-то тебе кажется негодяем, а для кого-то он — хороший… человек.
— Ерунда, — засмеялся Филя. — Мы как-то об этом говорили с Пустым, у него тогда голова болела, так вот он сказал, что бывает больно, а бывает не больно. И что некоторым, когда больно, нравится. Но боль бывает оттого, что кому-то плохо. Или чему-то плохо — голове, зубу, ноге, руке. Твое тело тебе говорит: мне вот тут плохо. И если тебе нравится, когда больно, это не значит, что твоему телу будет хорошо. Боль — это только плохо. Так что если негодяй для кого-то хороший человек, он все равно негодяй. А кому ты молился?
— Своим богам, — вздохнул Кобба.
— А боги у всех разные? — удивился Филя. — Хантик говорил, что бог один.
— Может, и один, — пробормотал Кобба. — Но с разными именами. Так ведь у богов могут быть и помощники, и подручные, и… разное. Собирайся, парень. Рашпик заглядывал, сказал, что, если мы долго будем собираться, он все съест один.
— Рашпик может, — забеспокоился Филя.
Светлые ели отдельно. Филя вообще думал, что они не выйдут: что им делать у девятой пленки? Когда Пустой выкатил из ангара машину, мальчишка гордо вытирал руки тряпицей. Еще бы: Пустой доверил ему проверить всю механическую часть, хотя всех проблем было — в заползшем между электролистками муравье. Машина, конечно, не могла сравниться с вездеходом, но для поездок по городу годилась. Кабинка на трех человек, за кабинкой — платформа с брусом посредине. Хотя нет, брус Пустой установил сам, чтобы было на чем сидеть.
— Ты думаешь, светлые сядут рядом с нами? — спросил Коркин Филю, подсаживая на платформу Ярку, которая все утро провела в стрельбе из самострела по пластиковой коробке.
— Пустой сказал, что они поедут в кабине, их как раз трое, — заметил мальчишка. — Нам главное — засветло вернуться. Тут ночью такое было…
— Я слышал, — кивнул Коркин. — Только не думаю, что придется возвращаться. Смотри, и светлые с мешками.
Мешки у светлых были смешными. Они и на мешки-то не походили — так, пластиковые коробки с ручками. Зато у каждого на поясе висели два таких же клинка, как у Ленты, и лучеметы с запасными батареями. Вот, значит, где девчонка вооружилась. А каменный клинок ей, стало быть, дал Лот. У него вроде бы тоже висело что-то похожее на поясе.
— Знаете, о чем я жалею? — пробормотал, продолжая что-то жевать, прихлебывая из глинки, Рашпик. — Рассказать некому. Некому рассказать все, что с нами приключилось. Ну Хантику можно. Но он не поверит. Или сделает вид, что не поверит.
— Я подтвержу, если привирать не будешь, — пообещал Коркин.
— И тебе не поверит, — махнул рукой Рашпик. — Ну вот скажи, разве можно поверить, что светлый способен превратиться в такой ужас, в который превратился Вери-Ка?
Толстяк растопырил пальцы, сделал страшное лицо и зарычал.
— Похоже, — кивнула Лента. — Только имей в виду — мы еще в Мороси, а вот некоторых, как рассказал мне Коркин, тень Галаду накрывает по всему Разгону. К тому же Лот не раз говорил, что чем ближе к огню, тем больше риск обжечься.
— Ерунда! — скривился Рашпик. — Это как порча, а порча к порченым пристает. При чем тут я? Ты просто не знала Вери-Ка! До баб он был охоч, это…
— Прикуси язык, — посоветовала Яни-Ра, осматривая машину. — Иначе я тебе его отморожу.
— Как это? — не понял толстяк.
— Вернись в ледяную пленку и высунь язык, — посоветовала светлая. — Увидишь.
— Да ну, — сморщил нос Рашпик, хотел глотнуть из глинки и вдруг выронил ее из рук. Среди разлетевшихся осколков оказался кусок льда!
— Видели мы эти фокусы, — прошипела Лента вослед севшей в кабину светлой.
— Садимся, — скомандовал Пустой, подталкивая оторопевшего Рашпика. — Кто свалится — побежит пешком.
Город, который еще вчера показался Филе негостеприимным, теперь вызывал ужас. Вопросов по поводу отсутствия костей после ночного пиршества ни у кого не возникло. На площади, которая с вечера была завалена трупами, с утра не оказалось даже пятен крови. Едва машина, место за управлением которой занял приободрившийся чернявый Йози-Ка, пересекла защитный периметр, разговоры смолкли как один.
— А ведь конец базе светлых, — пробормотал, обернувшись на обгорелые ангары и боксы, Кобба. — Такое без связи с Жагатом не восстановить. Ты слышал, парень? И с тросами воздушки все не так просто. Ордынцев, конечно, их беспилотники посекли в предгорьях, а вот горную базу они потеряли.
Филя ничего не ответил. Он помнил короткий и до странности спокойный рассказ Яни-Ра, что дежурившие на горной базе Вери-Ка и Твили-Ра уничтожили в предгорьях атакой беспилотных аппаратов орду вместе с ее главарем, использовали то самое хитрое и страшное изобретение Вери-Ка, который оказался не просто техником, а каким-то биотехнологом, но потом Твили-Ра передала, что нет больше и базы, и беспилотников, потеряна связь со спутником, в отсеках творится что-то страшное, все горит, но она успела заблокироваться в кабине. Затем связь прервалась, но тень Галаду на мониторе Йози-Ка рассмотрел. Воздушку пришлось остановить, пожертвовав Твили-Ра, но Тарану это не задержало.
— Человек не мог уцелеть, падая с такой высоты! — отстраненно, словно думала о чем-то своем, повторяла Яни-Ра.
Машина ползла по серым плитам почти беззвучно, и все-таки светлые не могли слышать слов отшельника. Тем не менее Яни-Ра обернулась, посмотрела на аху через стекло кабины, но ничего не сказала.
— Здесь я шла пешком, — прошептала Лента, щекоча губами Филе ухо. — Боялась страшно, не знала, в какую сторону идти. Второй раз убегала: первый раз плохо кончилось. Полгода играла в паиньку. И пошла в другую сторону, в которой меня и не искали. Дошла до девятой пленки, шагнула, вспомнила все и…
— И… — устал ждать продолжения фразы Филя.
— Проплакала весь день, — ответила Лента. — Заблудилась. Так бы и осталась там навечно, но меня нашел Лот. Отвел к себе. Кое-чему научил. Кое-что рассказал.