— Жив еще, Ирмалант?
— Только волею Пустоты, только волею Пустоты, — загундосил старик. — Продуло, однако. Спину ломит.
— Ее у тебя ломит последние лет двести, — усмехнулся Данкуй. — Поговорить надо, приятель. Одно с другим составить, другое прочь раскинуть. Есть у меня подозрение, Ирмалант, что всплыл очередной отпрыск Эшар.
Разговор Данкуя с седым старцем был долгим. Закончился он только на следующее утро. Тени ждали старшину тайной службы у выхода из Парнса. Один из них доложил, что десять лет назад в деревне погибли под обвалом отец с малолетним сыном. Нашли их не сразу, но обряд провели как положено, разложили костер на алтаре, да ненастье по домам загнало. Наутро слышали выстрелы в горах, а потом оказалось, что дождем костер прибило, но на алтаре остался только взрослый, ребенок пропал. Второй сообщил, что Курант в Хастерзе представление давал, но приемышей у него было только двое. Вернулся года через два уже с тремя.
Данкуй слушал, улыбался и кивал каким-то собственным мыслям.
— Ну что еще? — наморщил он лоб, увидев вопросительное выражение лиц верных слуг.
— Сиуна видели мы, — сказал один из них, переглянувшись с приятелем. — Хиланского сиуна. Вот прямо здесь, у входа в Парнс. Стояли тут, языками чесали, оглядываемся, а он словно каменный столб, как истукан какой за спиной появился. А как оборотились, он пылью рассыпался, так смерчем и улетел!
— Выходит, языком чесать надо меньше, — рассмеялся Данкуй и послал лошадь в сторону столицы.
Квен лег спать сразу после того, как Далугаеш покинул его. Давно уж так сложилось — когда голова начинала трещать от размышлений, следовало поспать. Недолго. Хватало часа или двух. Зато потом решения принимались на свежую голову, да и спешка куда-то пропадала. А решение принять следовало. Со дня на день должны были прибыть посланцы клана Смерти, а вслед за ними или раньше и ловчие Пустоты. О последних Квен и думать не мог без дрожи. Хотя именно к воеводе явиться должны были только первые. А у прочих и правитель иной, и отчета с них не стребуешь. Да и не нужен тот отчет. Ни мгновения не сомневался Квен, что возникнет нужда, и явятся ловчие Пустоты прямо в его дом, и не только спросят то, о чем захотят, но и голову снесут без раздумий. Но теперь его волновало другое. И в том числе то, о чем известил его Далугаеш.
В этот раз Квен спал недолго. Получаса не прошло, как поднялся, ополоснул лицо холодной водой, подошел к столу, на котором лежал старый сломанный меч. Простенький меч, неплохой стали, но работы обыкновенной, красная цена ему была бы пара золотых, оружейники Хилана, пожалуй, клинок бы получше сообразили, все-таки и глубоких зазубрин не счесть, да и что теперь говорить о мече, если переломлен он пополам? Нечего было бы говорить, если бы не вытравленный значок на клинке. На четыре пальца пониже гарды. Как раз там, где у хорошо отбалансированного оружия находится центр равновесия. Значок был багровым. Точно таким, каким отмечались мечи клана Смерти. И сломан меч был в соответствии с правилами клана Смерти. Оружие не должно достаться врагу. Если воин клана Хара умирает, он ломает собственный меч. Помнится, когда-то Квен дивился этому правилу, и не тому обстоятельству, что лучше бы умирающий воин оставлял меч сыну или внуку, а другому. Как можно сломать меч, если тебя самого уже убили? Перемогли в схватке, проткнули сердце или вовсе снесли башку с плеч? Прежний воевода, который и впрямь закончил жизнь в придорожном трактире, сказал тогда, что ни снесенная башка, ни проткнутое сердце ничего не значат. Умирая, воин клана Смерти ломает свой меч. Ломает даже мертвым. А если не сумел сломать, значит, не был он воином клана Смерти. Слепой Курант, выходит, был им до конца своих дней. И, уходя в Пустоту, сделал все как должно. Стоял насмерть, прикрывая своих, почти всех спас, пусть и ненадолго. И увел с собой в Пустоту дюжину ловчих.
Квен, как обычно, когда он думал о чем-то, подошел к окну. Его окна выходили во внутренний двор казармы, дом Далугаеша стоял на соседней улице. Кипел пучеглазый, когда уходил от воеводы, только что не булькал. Не убил бы кого-нибудь по дороге. А ведь тоже когда-то упражнялся в этом же дворе. Молодые ловчие стучали деревянными мечами. Каждый из них знал, что в случае его гибели семья получит десять золотых. Десять полновесных золотых монет, за которые можно купить приличный домик с садом. Или два меча отличной работы. Или пять мечей попроще. Вроде меча Куранта. Хотя нет, такого меча не купить ни за какие деньги. Что ж, выходит, что поход Далугаеша обошелся ише в двадцать два кошеля по десять золотых? И еще два кошеля по пять золотых, которые придется заплатить за увечья, что нанес воинам неистовый старшина? Нет, за двоих последних старшина ловчих сам расплатится. Но в смертях ли беда? Да будь воля иши, он бы все мостовые Хилана кровью ловчих полил да по сырому засыпал золотом, если бы это могло остановить Пагубу. Не переживет иша Пагубу. Ни один еще не пережил. И конец у них всегда один и тот же. Где бы ни прятался правитель, появляется слуга Пустоты и сносит ему голову. И каждый иша знал об этом.
«Ничего, — Квен еще раз посмотрел во двор, где кроме молодых воинов скучал без вестей гонец, — сегодня же с гиенским кораблем поплывут по водам Хапы вести для иши. Кир Харти еще не взят, но его приемные отец и мать мертвы, укрывальщики циркачей мертвы, названый брат Кира и дочь кузнеца Палтанаса, что вроде бы уже приросла к рыжему парню, захвачены. А ведь молодец старшина ловчих. Мерзость, конечно, но молодец».
Квен нахмурился, вспомнил рассказ Далугаеша. Главное было сделано еще до того, как несколько селений вольных пришли в себя и объединились, чтобы дать отпор теканцам. Впрочем, отпор давать и так начали — из двадцати двух погибших ловчих десяток на мстителей из вольных приходился. Ямы-ловушки, самострелы, яд, стрела из зарослей — все годилось. Да и не в первый раз все это повторялось. Всякий иша время от времени отправлял гвардию на усмирение Вольных земель, но как раз теперь это было бы не ко времени, да и узнай тот же Квен, что кто-то забрел на его землю да сжег поселок вместе с детьми и женщинами, сам бы рванул рубаху на груди. Но в том после разбираться придется, а вот с самым главным у Далугаеша не сложилось. Да, сумел привлечь пяток диких охотников, наверное, пригрозил семьям, не без этого, снарядил с ними десяток ловчих из лучших, отправил в Дикий лес. С ними под надзором ушел некто Паш, который успел разглядеть Кира Харти в лицо. Вот эти молодцы пока пропали, так и Дикий лес не рощица на берегу Хапы. Ждать надо. А вот ловчих, что лодки в русле Блестянки держат, пора бы уже убирать, не будет от них толку. Но приемышей Куранта — не только Кира, но и названую сестру его, Негу, — искать надо. Интересно, придумает что-нибудь старшина ловчих для их поиска или так и будет зубами скрипеть без толка?
А смог бы и Квен поступить так же, как Далугаеш? Поймать десяток местных следопытов, выставить перед ними их же детей и пригрозить им смертью, пока их отцы не согласятся показать потайные тропы на левом берегу Блестянки? Пока болота не раскроют? Понятно, что пользы от рассуждений нет, если дети все равно уже убиты и следопытам уберечься не удалось, но сам Квен смог бы?