Он находился где-то южнее Хилана. Точно помнил, что южнее, но насколько, вряд ли мог определить. Ночная скачка казалась ему бесконечной, и теперь, кажется, все кости продолжали ныть, хотя в первую очередь хотелось смыть грязь и очистить раны. Странно, но он не боялся заражения. Это было сродни ощущению неподвластности холоду, когда крепкий молодой человек выходит на мороз и не мерзнет. Однако рано или поздно может замерзнуть любой. Курант помнил об этом и с началом холодов покидал Хастерзу, выступлениями в которой заканчивал каждый год, и направлял лошадей к югу. Хурнай, Ак, Туварса были для маленького Лука городами-праздниками. А как горели царапины, когда он бултыхался в морскую воду? Сейчас бы это было в самый раз.
Наконец ноги почувствовали под собой твердую землю. Вскоре чахлое редколесье сменилось светлой дубравой, затем начались заросли малины, и Луку пришлось продираться через нее, потому как липкий вьюн оплел колючие прутья так, как не умудрится сплести прутья усердный корзинщик, но где-то внизу журчала вода.
Когда Лук наконец выбрался из малинника, количество царапин на его лице удвоилось. В ложбине и в самом деле журчал ручеек. Следующий его берег вновь занимала дубрава. Судя по высоте травы в ней, она не была знакома с косцами. На желтом песчаном дне ручейка сплетались зеленые ленты речной травы и мелькали юркие рыбешки.
Лук разделся и с блаженством разлегся в холодной воде, но лежал недолго. Уже через несколько минут он принялся натирать песком кожу, а потом взялся и за одежду. Тем более что одежды у него осталось не так уж и много — не ветхое, но посеченное вместе с верхней одеждой белье, разодранные на коленях и прогоревшие на ягодицах порты, состоящая из, как отметил Лук, все еще крепких лохмотьев рубаха и сапоги, которые настоятельно желали масла для кожи. Единственное, что не пострадало за последнюю ночь, были меч, ремень, поясная сумка, в которой теперь лежал каменный нож, кошель со все еще весьма приличным количеством монет и десяток метательных ножей во втором поясе. Удивительно, но Лук не потерял ни одного. Хотя нет, широкого привычного ножа, который висел на поясе рядом с мечом и которым он рассекал стягивающие рот Хасми нити, — не было. От него на ремне остались только кожаные петли. Надо было поискать и его среди костей, но теперь возвращаться Лук не хотел. Аккуратно вставив метательные ножи в их привычные ячейки, Лук стиснул зубы. Ножи — это было все, что осталось у него от Неги. А Нега — это было все, что у него оставалось. Кажется, у него не осталось больше ничего.
Лук взял в руки глинку, осмотрел ее — не обнаружил даже царапины, и вместе с тем он был уверен, что Хурта метнула нож именно в нее. Поправил шнур ярлыка арува, развесил одежду на ветвях лугового можжевельника, потом прошелся по берегу, нарвал нужной травы, принялся ее пережевывать и залеплять раны. Ран оказалось немало, к счастью, почти все они были неглубоки, разве только несколько порезов от Хурты могли оставить шрамы, да имелся ожог спины, который не был опасным, но удовольствия не доставлял. Травы нажевать пришлось немало, рот связало, но пришедшее ощущение голода от этого только усилилось. Лук покосился на заросли малины — ягоде до спелости было еще далеко. Странное беспокойство охватило его, и он начал натягивать мокрую одежду. Когда ремень сомкнулся у него на поясе, Лук понял — он похож на чистого, но босяка. Хотя как раз сапоги имелись, просто висели у него на груди, набитые свежей травой.
— Наконец-то, — услышал он знакомый голос.
На берегу речки стоял черный сиун. Здесь, среди травы, он выглядел особенно странно. Лук попробовал приглядеться к его лицу, но его усилия оказались тщетны. В отличие от смазанного лица Харавы, у черного сиуна вовсе не было лица, только мутное пятно.
— Очень долго, — продолжил сиун.
И голос доносился откуда-то из глубины, словно странное существо чревовещало… или вовсе служило отверстием в далекий дом, трубой, к другому концу которой прижались незнакомые губы.
— Кто ты? — спросил Лук. — Ты разбудил меня на болоте?
Он словно не слышал слов Лука.
— Что ты чувствуешь? — спросил сиун.
— Что я могу чувствовать? — Лук переступил с ноги на ногу. — Холодно. Да и немудрено. — Он поднял руки, показал сверкнувшее в прорехах рубахи тело. — Поиздержался.
— Это не тот холод, глупец, — проговорил сиун. — Это холод опасности. Пора бы уже различать то, что чувствует твое тело, и то, что ощущает твой дух. Воины Хаппараиджи идут по твоему следу. Они уже достигли того места, где ты убил седлового зверя. Их десять. Хозяин леса идет за нами. Как видишь, он задержался на этом берегу Хапы только ради тебя. Точнее, ради ножа, который в твоей сумке.
— И что ты хочешь? — воскликнул Лук. — Чтобы я отдал ему нож?
— Уже нет, — ответил сиун. — Он не отстанет от тебя и получив его. Всякий, кто изведал силу ножа, — опасен, а уж тот, кто сумел разбудить его, вдвойне. Так что подумай: если встреча с ним неизбежна, стоит ли тебе выбрасывать нож?
— Подумал, — кивнул через секунду Лук. — Не стоит. Хотя ничего я не будил. Все получилось само собой. А если я убью Хаппараиджу, найдется ли кто-то еще, кто будет искать этот нож?
— Ты не можешь убить Хаппараиджу, — сказал сиун.
— Представь себе, что это случилось, — сказал Лук. — Ну к примеру, не из-за меня. Само по себе. Предположим, что Хозяин леса простудился и умер. Споткнулся и сломал шею. Подавился. Прогневал кого-то, кто может его убить. Вот тогда я смогу быть спокойным?
— Никогда, — сказал сиун. — С тех пор как этот нож явил себя, его будут искать. Были уничтожены многие подобные вещи, может быть, эта последняя. Этот нож некуманза считали священным, они резали им мясо, овощи, носили его как украшение, но в твоих руках он проснулся. Теперь его будут искать.
— Хорошо. — Лук с удивлением почувствовал, что он раздражен. — Но я могу хотя бы спрятать его?
— Только если съешь, — ответил сиун. — Тебя плохо видно, даже я нахожу тебя с трудом, а у меня… Короче, спрятать его нельзя. Убить Хаппараиджу нельзя.
— А этот… Хаппараиджа… он сильнее Ваппиджи? — затосковал Лук.
— Ты убил Ваппиджу только благодаря случайности, — ответил сиун. — Тебе несказанно повезло. Правда, без этого меча не помогло бы и везение. Но Хаппараиджа много сильнее Ваппиджи. Настолько сильнее, что, встань они друг против друга, у Ваппиджи не было бы ни единой возможности победить. К тому же у Хаппараиджи есть стража. Его воинов тоже невозможно победить, поскольку они не чувствуют боли и не могут умереть. Но они движутся так же, как Хаппараиджа, разве чуть медленнее. И видят все, что видит он.
— Понятно, — кивнул Лук. — Выходит, нужно бежать. Что может меня спасти?
Сиун не ответил.
— Еще понятнее. — Лук пожал плечами. — Остается надежда, что однажды ему это надоест и он от меня отстанет. Не отвечай, не надо. А то станет совсем грустно. Зачем-то ведь ты мне помогаешь? Кстати, а может, мне уничтожить еще парочку ловчих Пустоты? Их ведь еще двое? Один из них любитель огненных рисунков под именем Хантежиджа и еще какая-то женщина. Их видели у Хилана. Я убью их, счет достигнет трех, и после этого неминуемо накатит Пагуба.