– Конечно. И вот, – мэр обернулся к озеру, за которым блестели стеклами темно-красные дома, – идеальный город, который может гордиться не только своими фасадами и благоустройством, но и своими жителями, живет. Пожелаем же ему долгих лет.
Приступ тошноты подступил Дорожкину под горло, но он сдержался, поднялся вместе со всеми и опрокинул коньяк в горло. Даже Неретин, который до этого напоминал бесчувственную куклу, вскочил, зацепил скрюченной ладонью бокал и проглотил его одним махом.
– Ты ешь, ешь, – подтолкнул локтем Дорожкина Фим Фимыч. – Если холод накатит, топливо должно быть для растопки. А где у организма топливо? Знамо дело, в пузе. Так что набивай в пузо побольше груза.
– Жуй только хорошо, – высунулся из-под локтя Фим Фимыча Никодимыч.
Дорожкин жевал старательно. Против ожидания, еда была простой, да и не слишком разнообразной, но именно такой, какую Дорожкин и любил. Из горячего присутствовали большие блюда извлеченной из котла картошки и баранины на ребрышках, которую Марфа Шепелева разбрасывала по тарелкам увесистым черпалом, да пара объемистых тазиков жаренных с луком белых грибов. Закуски же все были привычными, деревенскими: капуста, огурцы, помидоры, черемша, маринованный чеснок, перчик и все те же, но уже соленые, с хрустом, грибочки. Ну и, конечно, хлеб-самопек, разведенный из черносмородинового варенья морс и настоящий армянский коньяк.
– Загоруйковка, конечно, получше будет, – шептал Дорожкину на ухо Фим Фимыч, – но иногда надо конницу поберечь да пустить вперед пехоту. Да хоть и армянскую.
Адольфыч больше тостов не произносил, предпочтя негромкую беседу с директрисой. Стаканчики коньяком полнили поочередно Павлик и Кашин. Ромашкин громко рассказывал старые анекдоты, Неретин приходил в себя только на время, чтобы влить в горло очередной стаканчик, Валерия пыталась рассказывать Маргарите о каких-то столичных делах. Пиршество шло само собой. Вскоре Дорожкин, который вроде бы только что пытался сдерживать аппетит, понял, что есть больше не может.
– Развлечения! – наконец захлопала в ладоши Валерия. – Развлечения!
– Ну, – хмыкнул Адольфыч, – чего хочет женщина…
– …она и сама не знает, – пробормотал Неретин и снова откинулся на шезлонге без чувств.
– Знает, знает! – повысила голос до тонкого Валерия.
– Что ж, – ухмыльнулась Шепелева. – Если все сыты…
– Да сыты, чего уж там, – потянулся, раскинув ручки, Фим Фимыч. – Удружила, Марфа Зосимовна. Впрочем, как всегда.
– Тогда приступим, – кивнул Адольфыч и шагнул к сложенной на раскладном столике пятнистой одежде.
– В чем смысл развлечения? – поинтересовался Дорожкин, натягивая пятнистый маскхалат. – Пейнтбол?
– Отчасти, – проворчал Фим Фимыч, для которого, как и для Никодимыча, нашелся мини-комбинезон. – В этом слове мне нравится «Пей» и «Бол», а вот с «н» и «т» как-то не сложилось. И то сказать, половина народу стреляет, половина убегает. Не волнуйся, никакой дедовщины. Участвуют все мужчины, которые стоят на ногах. Да, дорогой, нам убегать придется. Но не это меня тревожит…
Старик покосился на соседний столик, на котором лежали маркеры. Возле него стояли Екатерина Ивановна, сбросившая по такому случаю длинное пальто, оставшись в теплом спортивном костюме, Валерия, Маргарита и Марфа. Кашин проникновенно, в основном Валерии, объяснял правила обращения с причудливым ружьем.
– Это все не только повод посмеяться и расслабиться, Евгений Константинович, – заметил Адольфыч, затягивая под подбородок молнию и надевая защитную маску. – Жизнь вообще в какой-то степени шутка. Живешь себе, живешь, трепыхаешься, а потом – бац, и в землю. Вот это шуточки. Пейнтбол гораздо гуманнее. И полезнее, кстати. Вот женишься, Евгений Константинович, обязательно займись пейнтболом. Дать женушке раз в месяц погонять безоружного муженька по лесу с маркером – святое дело. Зато потом в семье будет тишь и благодать. Иногда мужчина просто обязан давать женщине возможность разрядиться. Так что это все не просто так. Ближайший кусок леса, метров в триста шириной, отгорожен от остальной чащи просекой. Вот на этом, можно сказать, пятачке наши дамы будут избавляться от неврозов, отстреливая представителей мужского пола. Попадание считается поражением, пораженным положено выползать вот все к тому же столу. А уж там охотница сама будет решать, оставлять ли ей добычу на месте или использовать по назначению.
– А назначение бывает разным, – расплылся в улыбке Ромашкин.
– Надеюсь, – Дорожкин приложил к лицу маску, – среди охотниц нет каннибалок?
– О, – развел руками Адольфыч, – ты, Евгений Константинович, недооцениваешь женскую фантазию.
– Прекратите меня пугать, Вальдемар Адольфович, – попросил Дорожкин. – Так я вообще никогда не женюсь.
– И останешься счастливым, – процедил Марк Содомский.
– Не знаю, не знаю, – пробормотал Фим Фимыч и толкнул Никодимыча, который никак не мог разобраться с выделенным ему костюмом. – Вот скажи, Никодимыч, если бы ты был ростом с Павлика, ты бы все равно боялся Марфу или нет?
– Дело не в размере, – вздохнул Никодимыч, – дело в неотвратимости.
– Ну все, – скомандовал Адольфыч. – Отделение! По росту стройсь! Равняйсь! Смирно! Вольно.
Дорожкин хмыкнул. В этом строю он не был последним. Правда, меньше его ростом оказались только Фим Фимыч и Никодимыч, но все-таки.
– Дорогие мои, – сделал серьезное лицо Адольфыч, – уже традиционно мы предоставляем нашим дамам возможность поохотиться на серьезную и… – Адольфыч перевел взгляд на все еще меряющихся ростом карликов, – ценную дичь. У них четыре маркера, каждый из которых стреляет краской своего цвета. Таким образом, если нам и суждено стать добычей одной из прекрасных Диан, споров об их приоритетах в праве обладания поверженными мы счастливо избежим. Не принимайте нашу игру слишком всерьез, но и не расслабляйтесь. Сигналами о начале и окончании игры будет выстрел из карабина Николая Сергеевича. После первого мы удаляемся в лес…
– Убегаем, – озабоченно заметил Фим Фимыч.
– Через десять минут за нами идут дамы, – продолжил Адольфыч.
– Обязательно, – прокашлялась Марфа.
– После второго выстрела игра закончена, – хлопнул в ладоши мэр. – Уцелевшие смогут вернуться к столу и получить призовые бутылки хорошего коньяка. Обычно игра длится около часа-полутора, заканчивается тогда, когда все ее участницы сочтут, что охота уже доставила им удовольствие.
Дорожкин перевел взгляд на четверку охотниц. Маргарита была погружена в себя, Марфа корчила рожи Фим Фимычу и Никодимычу, Екатерина Ивановна слушала Адольфыча, Валерия возбужденно прикусывала губу.
– Николай Сергеевич? – повернулся к Кашину Адольфыч.
Кашин поднял над головой карабин и нажал спусковой крючок. Из ствола вырвался сноп пламени, громыхнул выстрел, и в следующее мгновение в чаще что-то затрещало, над окраинными осинами взметнулась сосна, над нею взлетело что-то тяжелое и упало в полусотне шагов от навеса и от стола. Это был человек.