Моника промолчала.
– Что ты ей сказала?
– Ничего, чего бы она не знала. Ты думаешь, для кого-то были секретом наши отношения?
Она пожала плечами, взяла со столика пузырь с соком, откусила сосок.
– Что ты ей сказала, Моника? – ледяным тоном процедил Кидди. – Что это были за слова, если она решила избавить меня от себя? Что это были за слова, если она вытащила меня к фиордам, два часа смеялась и рассказывала о какой-то ерунде, потом запрыгнула в купе и, пообещав избавить меня от страданий, направила его в скалы?
Моника закрыла глаза, потянула с колен полотенце, закуталась в него, глубоко вдохнула, криво усмехнулась.
– Надеюсь, ее смерть была мгновенной?
Кидди согнулся, стиснул колени пальцами, в секунду возненавидел и бассейн, и синее небо, и щебечущих в кустах пташек, и дом, и Монику и, больше всего, самого себя. Моника встала, согнулась над брошенной одеждой, вытащила рулончик цветной ленты, оторвала кусочек и бросила в рот.
– Уже лет девять принимаю успокоительное. Знаешь, оно странно на меня действует. Если разжую с утра, весь день хожу как в стеклянном колпаке. Такое ощущение, что отсекаю все ниточки, связывающие меня… Ни с кем уже почти не связывающие. Успокаиваюсь, но задыхаться начинаю. Дышать нечем под колпаком. Глотаю антидепрессанты – дышится легко, но начинает болеть сердце. Вот так и живу. А чиппер ничего не чувствует, представляешь? Чего они там в этой системе опекунства, не понимают, что человек, можно сказать, на ногах переносит собственную смерть? Вот так я живу! То антидепрессанты, то успокоительное, то одно, то другое.
Моника рассмеялась и показала, как она живет, то накрывая ладонью другую ладонь, то открывая ее.
– Сиф была ненастоящей, – хихикнула она после паузы.
– Это ты решила? – спросил Кидди.
– Она. – Моника вытащила изо рта разжеванную пластинку и запустила ее в кусты, заставив взлететь птиц. – Она сказала мне так: ты, Моника, настоящая.
– Это ничего не значит.
«Это ничего не значит», – повторил Кидди про себя и вдруг подумал, что его голосом говорит кто-то другой, потому что сам Кидди не может ничего говорить. Ему хочется, чтобы Моника растворилась сию секунду, чтобы он мог уйти в комнату, похожую на комнату Сиф, лечь на матрас, похожий на матрас Сиф, и грызть его зубами и ломать ногти о него.
– Значит все. – Моника принялась рассматривать свои ногти. – Каждое слово, каждый вдох что-то значит, иначе бы она не направила купе на скалы.
– Зачем ты полезла в мою жизнь?
«Какого черта не ты покончила с собой, а Сиф?»
– Я не полезла. Я была в твоей жизни. И есть. А ты в моей. Не будем говорить, в каком качестве. Разве это так важно теперь? Кто у тебя остался на Луне?
– Тебе мало Сиф?
– Мне всего мало! – процедила она сквозь зубы. – Ты дурак, Кидди. Я сумасшедшая, я это уже сама поняла, а ты дурак. Я не знаю, кто там у тебя на Луне, в тесных помещениях легче выстраивать отношения, сбежать некуда, но здесь, на Земле, ты прогадал. Отказался от меня, потерял Сиф. Господи, за что ты меня наказал? Почему я не могу жить без этого козла? Почему я ради него отказала сотням отличных парней?
– Михе ты не отказала.
– Заткнись! – Она побледнела мгновенно, сузила глаза, бросила безжалостно: – Один – один, Кидди. Сиф против Михи. Миха погиб позже, но убивать его ты стал раньше.
– Убивать? – удивился Кидди. – Беда с логикой. Ты вспомни! Я не скрою, ты чертовски красива. Ты из тех женщин, которых нельзя сравнивать с кем-то. Это бессмысленно. Но ты вспомни! Хотя бы один раз, кроме того, самого первого, когда я пригласил тебя на танец на вечеринке, хотя бы один раз я искал с тобой встречи? Хотя бы единожды я просил тебя о свидании? Назови хотя бы миг, когда я требовал, просил, ждал от тебя близости!
– Все верно, – Моника потерла виски, распустила мокрые волосы между пальцами. – Ты невинное дитя, развращенное мерзкой, настырной бабой.
– Я этого даже и не думал. И не говорил.
– Говорил ты другое, – Моника задумалась. – Я ведь не хотела тебе мешать. Когда Миха потащил тебя к Биллу, я чувствовала, что произойдет непоправимое. На самом деле Стиай все затеял. Он еще сказал как-то Михе, что есть одна девчонка, на которую он, Стиай, положил глаз, но она ни на кого не смотрит. Ни на кого не смотрит, но мозги отбивает у каждого. Не пора ли, сказал Стиай Михе, нашего Кидди пристроить? Она, конечно, на него не клюнет, но, может, парня из его самомнения выковырнет? Кто его знает, вдруг окрутит красавчика? Михе только того и надо было. Он же слепым не был никогда, правда, думал, что ты бегаешь от меня, а не пользуешься мною время от времени. Размечтался, что ты обо мне забудешь вовсе, и меня это охладит. Ага, если бы ты помнил обо мне… Ты ведь и правда избегал меня, я знаю. А Стиай и думать не мог, что и она на тебя внимание обратит. Билл не вылезал со своего берега, а Сиф иногда появлялась в офисе корпорации, от нее там что-то зависело. Или она просто представляла интересы папаши, не знаю. Стиай всем объявлял, что это та самая девушка, которую он искал всю жизнь. Он отсеивал всех возможных претендентов на ее руку сразу. А она только посмеивалась. Она умела посмеиваться. Это редкое качество – выходить сухой из воды. К ней не прилипало ничего. Если бы кто-то в лицо обложил ее грязной бранью, неважно за что, хотя бы из мести, из-за ее равнодушия к любым ухаживаниям, к ней бы ничего не прилипло. Она бы даже не обиделась, уверяю тебя. Вся эта брань повисла бы на устах бранящегося. Ее бы не зацепило ничего.
– Чем же зацепила ее ты? – выдохнул Кидди.
– Это Билл виноват, – прошептала Моника. – Ты ничего не понял. Мужчины вообще слепы и недогадливы. Вы рассуждаете слишком много, а рассуждения смысл имеют уже после того, как что-то происходит. Рассуждения годны для прошлого, в настоящем действуют догадки и ощущения. Билл вцепился в тебя в тот самый момент, когда ты сказал, что не видишь снов. Не знаю почему, но это все заметили, а уж Стиай скорее других. Билл даже говорил только с тобой, шутил со мной, а смотрел только на тебя. Я даже подумала, что он хочет сделать из тебя подопытного зверька! А уж потом, в башне, он просто-напросто подталкивал тебя к Сиф, а Сиф – к тебе. Кстати, Стиай и это почувствовал и не стал вмешиваться, иначе он разбил бы тебе физиономию прямо там, на берегу, когда ты исхитрился сразу после башни проснуться раньше всех и отправился с Сиф купаться.
– Это она разбудила меня, – прошептал Кидди.
– Да, – кивнула Моника. – Странно как-то. Что она нашла в тебе? Что в тебе искал Билл, надо было спрашивать у Михи, он влез в его программу и в его замыслы по уши потом, особенно когда Буардес умер, а вот что в тебе нашла Сиф?
– Может быть, то же самое, что во мне пыталась найти ты? – спросил Кидди.
– Другое, – качнула головой Моника, словно смахнула паутину с лица. – Каждая женщина ищет свое. Впрочем, я сейчас не смогу объяснить и что я сама в тебе нашла. Не сейчас. Пока не могу. Да и неважно. Ты помнишь свои слова, которые сказал мне через неделю после той поездки к Биллу?