– А что опекун сказал обо мне?
– Он сказал, что ты очень крепкий мальчик. Крепче обычных детей. Он даже применил слова, что ты тяжелый, как камешек. Тебя трудно сдвинуть с места. А твой… папа человек слабый. Этот вариант расставания с ним был единственным. Он мог пережить мою гибель с учетом того, что у него есть ты. Ты не дал бы ему утонуть.
– Хороший способ помочь выплыть – дать камешек.
– Но все так и вышло? – Она почти успокоилась, вот только голос стал слабым.
– Отец все еще не верит, что тебя нет, – пробормотал Кидди.
– Но его нет для меня, – прошептала она. – А ты есть, есть Кидди. Я каждое мгновение помнила о тебе. Даже приходила в университетский городок, чтобы посмотреть на тебя. В колледж. Я не забывала о тебе ни на минуту. Что ты молчишь, Кидди?
– Ты сказала, что встретила человека, который стал для тебя всем.
– Да. Мне повезло. Не потому, что я его встретила, а потому, что он откликнулся. Ты не был женщиной, Кидди, – она торопилась, словно он мог бросить трубку. – Ты не знаешь, как это. Женщина отдает себя, а мужчина принимает. Если женщина любит, это много сильнее, чем любовь мужчины. Это добровольная жертва, сладостная жертва и горькая, если мужчина не готов к ней. Я не могла по-другому. Да, у меня двое детей от Ральфа, он был много старше, он уже умер, но он и теперь со мной. Он в моей душе. Он свет мой, понимаешь? У тебя есть братик и сестренка, Кидди! Ты слышишь? Так не бывает, чтобы все были счастливы. Но я никогда не забывала о тебе, Кидди! Кидди! Ты слышишь меня?
– Слышу. – Он почти уткнулся лицом в колени. – Я брошу тебе линию позже.
– Я не могу зафиксировать тебя?! – воскликнула она.
– У меня нет чиппера, пока нет. – Он говорил, стиснув зубы. – Я постараюсь связаться с тобой. Прости.
– Ну? – надвинулся Ник, когда утомивший его гость с трудом попал трубкой на рычаги.
Кидди поднялся, ощупал карманы, звякнул монетами, прижал к груди деревяшку рукояти, сгреб со стойки пакет и, пошатываясь, вышел на улицу, зажмурившись от бьющих в глаза солнечных лучей. Моника стояла в десяти метрах. Оголив тело, она подняла подол платья, вытерла залитый потом лоб, попыталась смахнуть назад неожиданно короткие волосы и согнулась в беззвучном хохоте:
– Кидди! Урод ты этакий! Видел бы ты сейчас свое лицо!
62
– Ты уже был с женщиной?
Кидди мог бы даже не оборачиваться. Даже в тот день, когда он еще не знал Монику так близко. Запах горькой ванили говорил сам за себя, хотя ванили явно стало меньше, да и горечь звучала не назойливо, а чуть слышно, почти прозрачно. Если Моника и пыталась соорудить нужный ей аромат, используя именно ваниль, то ей это явно удалось. Судя по запаху, она должна была напоминать мягкую булочку, начиненную апельсинами. Кидди обернулся и не угадал. Меньше всего Моника напоминала булочку. Скорее всего, она была загорелой пружинкой с искрящейся улыбкой и поблескивающими глазами. Непослушные кудри спадали ей на лоб, и она то и дело безуспешно пыталась отправить их за голову.
– Что молчишь? Что учишь?
Кидди погасил блок-файл, на экране которого только что тестировал себя по основным датам двадцатого и двадцать первого века. Зачет был не за горами, а именно история давалась Кидди только при условии постоянных занятий.
– Зубришь, – поняла Моника. – А зря. Впрочем, если ты бьешься за отличную оценку, то делаешь правильно. Для хорошей оценки это не обязательно. Главное – представлять исторические процессы в целом. Знаешь, как говорит историк у нас на курсе? Представьте историю в виде реки. Визуально, в подробностях. Представили? А теперь разметьте на ней водопады, водовороты, отмели, участки со спокойным течением, пороги! Говорят, это помогает, не знаю, не представляла!
Кидди неловко оглянулся. Зал для занятий, в котором повышать голос категорически запрещалось, был пуст. И то верно, кажется, он просидел лишние два часа.
– Не дергайся. – Моника повертела у него перед носом пультом. – Я закрыла зал изнутри. Тут никого нет. Ты слишком сильно хочешь стать первым учеником, поэтому зазевался и попал в мои сети. Теперь ты в моей власти. Я могу делать с тобой все, что хочу. Я даже могу погасить тебя, как эти лампы!
Она прижала пальцем сенсоры и повела пультом вокруг себя. В огромном зале осталась только одна лампа – та, у которой сидел Кидди.
– Что скажешь?
Она улыбнулась, высунула тонкий и узкий язык и аккуратно коснулась им кончика собственного носа.
– А до уха? – спросил Кидди.
– У меня мочки маленькие, – надула губы Моника, – я пробовала, не достаю. Думаю, что не достала бы, даже если бы уши были больше в два раза.
– А ну-ка? – попросил Кидди.
Следующие пять минут Моника сосредоточенно тянулась языком к уху. Ее подвиг с носом Кидди повторил без особых проблем, правда ему для этого пришлось выдвинуть нижнюю челюсть и скорчить потешную гримасу, но результат был достигнут. Достать уха Кидди даже не стал пытаться.
– Смотри, что я еще тебе покажу! – подмигнула ему Моника и стянула с узкой изящной стопы носок.
– Что это? – потрясенно прошептал Кидди.
– Нога, дурак! – ухмыльнулась Моника и пошевелила удивительно длинными пальцами.
– Пальцы! – Кидди приложил к подошве ладонь. – Смотри, у тебя пальцы на ногах почти такой же длины, как у меня на руке!
– Да, – кивнула Моника, замерев от прикосновения Кидди. – Это меня мама наградила. Я вообще не понимаю, как вы ходите с такими пальчиками. Мне кажется, что я могла бы ухватиться за землю и держать ее. Ты уже был с женщиной?
– Как тебе сказать? – Кидди, затаив дыхание, поднял ее ногу и прижался щекой к холодной подошве. – С одной стороны, вроде был. С другой – не могу сказать точно. Спроси меня об этом завтра.
– Почему ты не хочешь быть со мной?
Она смотрела на него с грустью.
– Почему ты хочешь, чтобы я был с тобой?
– Я не знаю, – пожала она плечами. – Я пока не могу сказать, что люблю тебя. Может быть, просто не понимаю себя. Но я ведь могу влюбиться. А если я влюблюсь, тебе мало не покажется. Но мне будет плохо, ты ведь меня не любишь. И не полюбишь, скорее всего. Парни всегда как на ладони. Они потом хитрить могут, а сразу, в первый момент, – на ладони. Ты, когда увидел меня, испугался. Я заметила. Потому и пошел меня приглашать на танец, что испугался. Ты такой: когда будешь пугаться, все будешь делать назло себе.
– Ты несешь какую-то чушь, – прошептал Кидди и взял в рот ее пальцы.
Моника замерла, с трудом сглотнула, удерживая дрожь в колене, перевела дыхание и продолжила говорить, глядя на Кидди расширенными зрачками, то и дело прикусывая нижнюю губу.
– Ты слушай меня, слушай. Потому что если ты не будешь со мной, если ты откажешься от меня, судьба тебя накажет. Ты влюбишься так же безнадежно, как собираюсь влюбиться в тебя я. И все поймешь.