Семен тяжело вздохнул.
– Так машину возьми, – уперся Соболев. – Сейчас Прошку позову. Он не маг, но и от него есть польза. Здоров, олух. Хоть по-простому, а побережет. Ренку вон будет таскать. Она страшнее мертвяка на вид.
– Своих охраняй, – отмахнулся отец.
Мы пошли по коридору к лестнице. Увидели Элен. Та сосредоточенно рассматривала обломок ветки и упрямо рвала его в мелкое крошево.
– Шарль, – шептала она едва слышно. – Шарль! Ты нужен. Немедленно. Немедленно.
Я мысленно посочувствовала своему знакомому джинну, доковыляла до лестницы и глянула вниз. Лысый старик валялся, согнувшись в дугу и закрывшись руками. Обычное дело. Ошейник вернул его настоящее лицо, и он же мешает умереть… Семка подхватил меня на руки и понес вниз. Я дернула его за рукав:
– Хромов, а мне можно застрелиться? Это ж не Соболев злодей, это я во всем виновата.
– Рена, если коротко – нет, нельзя. Я тебе потом подробнее объясню, – сквозь зубы пообещал Семен. – Но пока что… Тот раненый на углу улицы был послом Арьи. Кинувший бомбу тоже арьянец. Мы, глупая неопытная богиня Ника, на один волос разминулись с большой войной. Как полагаешь, есть ли иное развитие для такого ряда событий: посол убивает первого министра, сам гибнет, и не найти иных организаторов, и ничего не исправить.
– А Ляля?
– Рена, почему ты думаешь, что я в состоянии спасти тебя от всего на свете? – грустно скривился Хромов. – Даже от чувства вины. Мне и самому ничуть не лучше. Может, ты меня поспасаешь немножко?
– Ты Соболева выручил, – попробовала я. Вздохнула и замолчала.
Отец уже завел машину и открыл дверцу, усадил нас на задний диван. Включил все прожекторы и рванул через город, распугивая редких прохожих и чиркая крыльями по углам домов на поворотах. Нас то и дело заносило, он выравнивал магией и не тормозил… Он тоже устал и боялся за нас. И он тоже ощущал вину. Ляля была такая счастливая… Я все же расплакалась, меня стали утешать на два голоса. Кажется, им помогло.
В кабинете особняка фон Гессов уже сидел хмурый Евсей Оттович. Выслушал короткий рассказ отца. Кивнул, дал указания своим людям и снова отвернулся к троим цыганам в шубах, нелепым в жарко натопленной комнате. Но, кажется, у них обычай – для важных разговоров являться при параде.
– Хорошо. Согласен, – бросил Горгон. – Но без поножовщины. В остальном меня не интересуют методы, коими вы доставите бомбистов. Нашли кому оказать поддержку. Борцы за свободу, мать вашу так и не так…
– Денег дали много, – покаянно вздохнул старший из цыган.
– Ты парня найди. – Корш строго глянул на сидящего напротив. – Ежели он Лялю убить грозился и все знали, почему никто не сообщил? Закрой мы его надежно, Рена уловила бы угрозу для Потапыча.
– Виноваты… – хором вздохнули цыгане.
Я обхватила голову руками и, пошатываясь, почти на ощупь побрела искать хоть какую-нибудь кровать. Весь мир состоял из виноватых подлецов и не виновных ни в чем, но окончательно мертвых хороших людей… А я шла по грани белого и черного, эта грань делалась все шире и затягивала, как болото. В дурноту обморока. В отчаяние невозможности всех спасти и все предвидеть. В воронку детерминации, что ограничивала мои силы.
Я обязана ехать в Арью.
Мой маршрут уже избран и известен очень многим.
Планы делаются все точнее, и они мне спутывают крылья.
Ликра, Белолесский уезд,
150 километров к югу от Боровичей,
4 октября
Бутылочное стекло было мутноватым, как и состояние рассудка. Оно невнятно поблескивало, образуя на изгибе мелкий уродливый вариант зеркала, отражающего внутренность вагона с омерзительным и недостойным даже самого злобного шаржиста стремлением к перебору. Нос у франконцев иногда несколько великоват. Но этот, багровый, упирающийся в стекло бутыли был титаническим, он занимал семь восьмых пространства вагона. За носом пряталось личико, булавочные проколы глазок, уродливый рот-ниточка. Сам человек был совсем мелок, проснувшаяся в тепле муха ползла по стеклу, накрывала отражение человека целиком и затаптывала лапами.
Шарль попытался вспомнить из магии хоть что-то годное и несложное в произнесении.
– Кыш!
Муха улетела, повинуясь не магии, а природной неспособности дышать неразбавленными спиртовыми испарениями. Шарль нахмурился, преодолевая слабость, втащил руку на стол и оттолкнул бутыль. Уродец в отражении сгинул, сразу сделалось легче на душе и даже трезвее в сознании… Пришло понимание: с утра ремпоезд, а точнее ремзвено в полном составе, отмечал свадьбу Лексея и Нюши. Этот вагон, нежно именуемый «Штофчик», и есть подарок молодым. Два перегонных куба тонкой паромагической экстракции трав и коры, система пресс-вакуумирования вытяжек, агрегат для тройной фильтрации ягодных соков. Две установки по очистке и подготовке воды. А главное, чудо технической мысли и магического таланта – большой спиртогонный аппарат. Легальный. Шарль сам хлопотал, писал и звонил, доказывал. Железнодорожное ведомство сдалось на редкость быстро. Кто-то вычитал в тексте главное: Сам очень уважает кедровую настойку. Значит, следует снабжать… Уже неделю «Штофчик» имеет официальное название «Передвижная лаборатория особого назначения № 12». Чем занимаются и существуют ли предшествующие в нумерации одиннадцать, Шарль не мог сообразить и на трезвую голову…
Первым продуктом семейного дела Лексея джинн гордился, как и своей ролью в появлении «Рельсовой № 1». Брусничный лист, вытяжка из оленьих рогов, лимонник, можжевеловые ягоды, березовые почки, два десятка трав, названия которых на франконском не знает, пожалуй, ни один ботаник. Несколько капель меда. Пьется с наслаждением и, как сам он утверждал утром, не создает похмелья.
– Не создает! – упрямо повторил франконец.
Завозился, собирая себя из руин полной расслабленности. Прошел по танцующему полу через вагон, распахнул дверь. Осторожно, выверяя каждый звук, выговорил заклинание. Выдохнул спиртовые пары, очищая легкие. Дал облаку немного отодвинуться вверх и в сторону и поджег. Насладился феерическим зрелищем разноцветного огненного смерча, рвущегося ввысь. Постоял, подставляя лицо холодному мокрому ветру, бросающему пригоршни полужидких колючих капель. Тряхнул головой и закрыл дверь. Гордо воздел палец – нет похмелья. Голова не болит, изжога не донимает. Очистка и купажирование, подготовка воды и культура потребления – вот залог здоровья. Если бы еще снизить объем потребления… Шарль оглянулся на полки маленького склада. Через два дня надо сдавать партию для столицы. Пробную. Некстати пришлась эта свадьба.
– Так и вымерли драконы, чудо магической техники арьянцев, – грустно отметил франконец.
Он прошел по вагону, учитывая остатки экстрактов и вытяжек. Загрузил уцелевшее сырье и запустил паромагические кубы.
Летописи Дорфуртского университета хранят достоверную легенду о маге исключительной силы и редкого таланта. Жил он шесть веков назад. Проводил опыты с неживым материалом, создавая големов на базисе стихии земли. Из пустынных варанов методом трансформации и магического искажения делал боевых драконов. Мечтал основать свою страну, оттяпав кусок пустого леса у тарусов, северного ликрейского племени: те всяко не жили в лесах кучно, не должны были заметить убыли территорий или самостоятельности, как полагал самовлюбленный маг. Он отправил своих ящеров в первый налет для устрашения будущих подданных. Не знал, бедняга, с кем связался и куда отослал невинных зверушек. Вернулись драконы пьяные до непотребства, а при попытке принудительного их вытрезвления спиртовые пары взорвались, и правое крыло университета пришлось отстраивать заново. Маг выжил, но к прямым боевым действиям приобрел стойкое отвращение. Шрамы кое-как зарастил. Занялся иллюзиями и контролем сознания, исчез из Дорфурта и более в летописях не упоминался. Позже стало принято утверждать: он погиб в огне собственных драконов.