– Все горцы ринутся навстречу нападающим, – сказал Элдран, – почти полностью освободив нам дорогу к тюрьме Йондры. Может быть, твоя женщина – Тамира? – тоже там. Оба следа привели к деревне.
Улыбка Конана померкла. Он перестал считать лагеря горцев, насчитав почти двадцать, но Тамира могла быть в любом из десятка тысяч грязных шатров. Ему ничего не остается, как спасти Йондру, и лишь потом можно надеяться найти воровку. Сейчас эта надежда была очень хрупкой, но ничего не поделать.
– Кто отправится заманивать Тенерса? – спросил он мрачно.
– У Фюрдана серебряный язык, когда он этого захочет.
– Заниматься надо тем, за чем мы сюда пришли, – ответил быстро костлявый человек.
Элдран положил ему на плечо руку.
– Я не могу оставить эту женщину, – произнес он тихо.
Фюрдан полежал некоторое время спокойно, затем вздохнул и сел:
– Если мне удастся украсть овцу, которую эти горцы называют лошадью, я доберусь до заморийцев, пока песочные часы не осыпались и наполовину.
Мгновение, чтобы заморочить генералу голову моими баснями и двинуть этих неуклюжих солдат. – Он поглядел на солнце, приближающееся к зениту. – Я приведу их сюда не раньше начала вечера, Элдран. Если все будет удачно.
– Виккана даст тебе удачу и подскажет тебе слова, – сказал Элдран.
Конан отвернулся от прощающихся бритунийцев и принялся снова разглядывать каменное строение.
– Я освобожу, – поклялся он тихо, – вас обеих.
Боль в плечах оттого, что Тамира висела, уже давно прошла. Даже онемение, сменившее боль, отошло на задний план, оставив лишь страх. Ей не нужно было смотреть на аристократку, чтобы знать, что взгляд Йондры устремлен на Басракана, человека, от которого зависела их судьба. Она могла с таким же успехом вырастить крылья и улететь отсюда, как и оторвать взор от его мрачной фигуры.
Ималла сидел на низкой скамье. Он поглаживал бороду и глядел на двух связанных женщин черными, как бездонные ямы, глазами. Пока часы не перевернули, он расхаживал по камере, бормоча угрозы и проклятия в адрес тех, кто так медленно исполняет его волю, волю истинных богов, бормоча об Огненных глазах. Молча просидел он вдвое дольше, и Тамира предпочла бы, чтобы он ходил снова, бредил или делал что угодно, но только бы не смотрел на нее. Глаза его больше не блестели; они, казалось, были лишены жизни и даже малейших следов человечности. В их глубине Тамира видела пытки, которым даже нет названия. То, что звалось Тамирой, забилось в самый дальний уголок ее сознания в тщетной попытке бежать от дьявольского взгляда, но она не могла отвести глаз.
От дверей послышался шорох. Это было похоже на то, будто в мертвой тишине полоснул нож. Тамира содрогнулась, а Йондра заскулила и начала тихо всхлипывать.
Басракан изящно поднялся, шурша алым одеянием. Голос его был полон сверхъестественного спокойствия:
– Внесите Огненные глаза.
Дверь приоткрылась, и вошел почтительно Джбейль.
– У меня нет твоего знания, ималла Басракан, – тощий говорил так, будто не смел даже дышать, – но это соответствует описанию, которое слышали мои презренные уши.
Он вытянул руки, и в них мерцали в свете ламп драгоценности.
Тамира вытаращила глаза. Человек в черном держал ожерелье и тиару Йондры.
Басракан выставил руку, и драгоценности были положены ему на ладонь. Из-под красного одеяния он достал кинжал. Аккуратно поковырял оправу двух огромных рубинов. Золото, сапфиры и черные опалы отшвырнул, словно мусор. Затем медленно поднес ладони к лицу, и в каждой из них лежал кроваво-красный камень.
– Они мои наконец, – сказал он себе. – Вся власть – моя. – Он повернул голову – ни один мускул на его лице не дрогнул – и посмотрел на голых женщин, висящих на цепях. Еще до захода солнца сомневающимся будет представлено доказательство. – Женщин увести и запереть, Джбейль. Сегодня они будут отданы древним богам.
Тамира задрожала и едва не потеряла сознание. Отданы древним богам. То есть принесены в жертву – ничего другого это не могло означать. Ей хотелось кричать, умолять, но язык прилип к небу.
Она дико глядела на смуглых людей в тюрбанах, явившихся, чтобы снять с нее оковы. Члены ее отказывались повиноваться, она не могла стоять без помощи. Когда ее выносили из камеры, взгляд ее отчаянно искал Басракана – человека, имеющего здесь власть над жизнью и смертью, человека, который мог, который должен изменить свое решение. Ималла стоял перед столом, на котором лежали рубины, и быстрыми пальцами делал что-то с бутылочками и горшочками.
Дверь закрылась, скрыв от Тамиры ималлу, и в ее горле родился нечленораздельный вой отчаяния. Она попыталась найти во рту влагу, чтобы умолять людей с холодными глазами, которые несли ее, не обращая внимания на ее наготу. Для них она вполне могла быть и не женщиной. Жертвенное мясо.
Ее несли дальше, вниз по изогнутой каменной лестнице, туда, где начинались затхлые коридоры. Открылась тяжелая, окованная железом дверь, и ее швырнули на земляной пол. С глухим ударом дверь захлопнулась.
Бежать, думала она. Она была воровкой, искусной воровкой, привыкшей проникать туда, куда ее не впускали. Она, конечно, может и выбраться оттуда, откуда ее не выпускают. Неловко, поскольку ноги и руки не слушались, она встала на колени и осмотрела свою тюрьму. Земляной пол, грубые каменные стены, крепкая дверь. Больше ничего. Тусклый свет пробивался сквозь узкие прорези у потолка, на высоте, намного превышающей ее рост. Неожиданная надежда быстро померкла.
Кто-то скулил, и это напомнило Тамире, что она не одна. На полу, сжавшись и обхватив голову руками, лежала Йондра.
– Он никогда меня не найдет, – горько плакала аристократка.
– Он найдет нас, – сказала твердо Тамира, – и спасет.
Ее поразило, когда она вдруг поняла, что, хотя все другие надежды исчезли, все еще оставалась одна. Она никогда не просила об услуге или о помощи у мужчины, но она была уверена, что Конан найдет ее. Тамира словно видела, как он сносит тяжелую окованную дверь и спасает ее, и она цеплялась за этот образ, будто утопающий за соломинку.
Йондра все всхлипывала:
– Он не знает, где я. Я его ударила камнем и… я не хочу умирать.
Тамира подползла к княжне и потрясла ее за плечо.
– Если поддашься эмоциям, то ты уже мертва. Ты думаешь, я не боялась в камере наверху? – Она издала презрительный горловой звук. – Я видела, как девственницы на плахе проявляли больше храбрости, чем ты. Все это высокомерие скрывало под собой робкого червя, готового ползать на брюхе.
Йондра посмотрела на нее, и во взгляде блеснул прежний огонь, но в голосе еще слышались жалкие нотки:
– Я не хочу умирать.
– Я тоже, – ответила Тамира, и вдруг обе женщины прижались друг к другу, дрожа от страха, однако и набираясь друг у друга сил. – Ты должна говорить и верить в это. Он нас спасет.