– Аримилла, – проговорил Насин смущенным тоном, а затем нахмурился, глядя на свой занесенный кулак, словно удивленный тем, что тот оказался поднят. Опустив руку на луку своего седла, он, лучась улыбкой, взглянул на женщину. – Аримилла, моя дорогая, – с теплотой сказал он. Но с теплотой иного рода, чем обычно обращался к Элении. По-видимому, он каким-то образом вбил себе в голову, что Аримилла его дочь, причем любимая. Однажды Эле-ния слышала, как он в течение долгого времени вспоминал при ней о ее «матери», своей бывшей жене, которая вот уже тридцать лет как умерла. Аримилла умудрялась как-то поддерживать разговор, хотя, насколько знала Эления, она никогда не встречалась с Мидел-ле Кирен.
Однако несмотря на все отеческие улыбки, расточаемые Ари-милле, его взгляд рыскал в окутанной сумерками толпе всадников позади нее, и лицо Насина расслабилось, лишь когда он отыскал Сильвейз, свою внучку и наследницу, приземистую, спокойную женщину; та встретила его взгляд без улыбки, затем натянула свой темный, подбитый мехом капюшон на самые глаза. Она никогда не улыбалась, не хмурилась и вообще не выказывала никаких эмоций, всегда сохраняя на лице неизменное, по-коровьи безмятежное выражение. Очевидно, мозги у нее тоже были коровьи. Аримилла держала Сильвейз ближе к себе, чем Элению или Ниан, так что у Наси-на не было возможности уклониться от данного им слова чести. Он, несомненно, был сумасшедшим, но при этом скользким как уж.
– Надеюсь, ты хорошенько заботишься о моей маленькой Сильвейз, Аримилла, – пробормотал он. – Охотников за приданым везде полно, а я хочу, чтобы моя дорогая девочка была в безопасности.
– Разумеется, разумеется, – ответила Аримилла, проезжая на своей раскормленной кобыле мимо Элении и не бросив на нее даже взгляда. Ее голос был сладким как мед и ласковым до тошноты. – Ты же знаешь, я забочусь о ее безопасности не меньше, чем о своей. – Улыбаясь своей бездумной улыбкой, она принялась расправлять плащ на плечах Насина, разглаживая складки с видом человека, укутывающего в шаль любимого, но увечного ребенка. – Здесь, снаружи, слишком холодно для тебя. Я знаю, что тебе нужно. Теплая палатка и кубок подогретого вина с пряностями. Я с радостью пошлю свою горничную приготовить вино для тебя. Арлин, проводи лорда Насина в его палатку и подай ему кубок доброго вина.
Стройная девушка из свиты Армиллы содрогнулась всем телом, затем медленно выехала вперед, откидывая капюшон своего простого синего плаща; под капюшоном открылось хорошенькое личико с испуганной дрожащей улыбкой. Все окружающие гости подхалимы и лизоблюды внезапно принялись поправлять свои плащи и натягивать перчатки, глядя куда угодно, только не на горничную Аримиллы. Особенно женщины. Любую из них могли выбрать с такой же легкостью, и они знали это. Как ни странно, Сильвейз не отвела взгляда. Ее лицо невозможно было рассмотреть в тени капюшона, но ее голова повернулась, следуя за движением девушки.
Насин обнажил зубы в ухмылке, что сделало его еще более похожим на козла, чем обычно.
– Да, конечно! Вино с пряностями – это будет отлично! Арлин, не так ли? Пойдем, Арлин, пойдем, моя хорошая девочка. Ты не замерзла? – Девушка вскрикнула, когда он набросил ей на плечи край своего плаща, притянув ее к себе так близко, что она чуть не вывалилась из седла. – В моей палатке тебе будет тепло, обещаю. – Не бросив назад даже взгляда, он шагом отъехал от собравшихся, хихикая и шепча что-то на ухо девушке, которую держал, обняв за плечи. Его дружинники последовали за ним, сопровождаемые скрипом кожи и неспешным, звучным чавканьем конских копыт по грязи. Один из них засмеялся, словно товарищ сказал ему что-то забавное.
Эления с омерзением покачала головой. Одно дело – выставить перед Насином хорошенькую женщину, чтобы отвлечь его внимание, – ей даже не требовалось быть особенно хорошенькой; любая женщина, которую старый козел загонял в угол, была в опасности, – но использовать для этого собственную горничную просто отвратительно. Впрочем, не настолько отвратительно, как сам лорд Насин.
– Ты обещала держать его подальше от меня, Аримилла, – произнесла Эления тихим, напряженным голосом. Сбрендивший старый развратник мог забыть о ее существовании на какое-то время, но он вспомнит о ней в следующий же раз, когда увидит ее. – Ты обещала отвлекать его.
Лицо Аримиллы стало угрюмым, она раздраженно подтянула повыше свои перчатки для верховой езды. Она не получила то, чего хотела. Это было для нее большим оскорблением.
– Если ты хочешь, чтобы тебя не одолевали поклонники, тебе следует держаться поблизости от меня, а не разгуливать где попало. Что я могу поделать, если ты привлекаешь мужчин? И я ведь спасла тебя. Я еще не слышала ни слова благодарности за это.
Эления стиснула зубы так, что заболели челюсти. От необходимости делать вид, что она поддерживает эту женщину по собственной воле, ей хотелось кого-нибудь укусить. Ясно, какой ей уготован выбор: либо написать Джариду, либо готовиться к длительному медовому месяцу со своим «нареченным». О Свет, она могла бы сделать выбор, если бы не была уверена, что Насин запрячет ее в каком-нибудь отдаленном поместье, даже если она смирится с его лапань-ем, и в конце концов забудет о том, что она там находится. И оставит ее там. Аримилла, впрочем, настаивала на том, чтобы она соблюдала правила игры. Она настаивала на очень многом, что было совершенно невыносимым. Однако ей необходимо было это вынести. Ничего, когда положение разъяснится, мастер Лунолт сможет уделить Аримилле несколько дней.
Элении удалось изобразить извиняющуюся улыбку и заставить себя согнуть шею, словно она была одной из этих низкопоклонствующих пиявок, которые теперь поглядывали на нее с алчностью. В конце концов, если она пресмыкалась перед Аримиллой, это доказывало только, что и другие имели на это право. От ощущения на себе их взглядов Элении хотелось хорошенько вымыться. Из-за того что ей приходилось вести себя так в присутствии Ниан, ей хотелось кричать.
– Вся благодарность, какая у меня есть, в твоем распоряжении, Аримилла. – Что ж, это не было ложью. Вся благодарность, какая в ней была, сводилась к желанию придушить эту женщину. Очень медленно. Ей, однако, пришлось сделать глубокий вдох, прежде чем она смогла заставить себя произнести следующие слова: – Прости меня за промедление, пожалуйста. – Очень горькое слово. – Насин совершенно расстроил меня. Ты же знаешь, как отреагирует Джа-рид, если узнает о поведении Насина. – В ее голосе при последних словах сверкнуло отточенное лезвие, но эта дура только захихикала. Захихикала!
– Разумеется, я прощаю тебя, Эления, – со смехом сказала она, светлея лицом. – Тебе нужно только попросить. Джарид горяч, не так ли? Ты должна написать ему письмо и рассказать, что совершенно довольна своим положением. Ты ведь довольна, правда? Можешь продиктовать письмо моему секретарю. Это так неприятно – пачкать свои пальцы чернилами, как ты считаешь?
– Конечно, я довольна, Аримилла. Как может быть иначе? – На этот раз улыбка не вызвала у нее усилий. Эта женщина несомненно считала себя очень умной. Необходимость диктовать письмо секретарю Аримиллы исключала всякую возможность обмана, но она могла совершенно открыто написать Джариду, чтобы он не делал ничего без ее указания, и эта набитая дура будет считать, что Эления только повинуется ее приказу.