Она поставила чашку на место, резко стукнув металлом по дереву. В этот момент в палатку вошла Анайя, с опущенной головой и сумрачным видом.
– Мать, Акаррин и остальные вернулись, – сказала она. – Мо-райя велела мне сообщить вам, что она созвала Совет заслушать их отчет.
– Совет также созывают Эскаральда и Майлинд, – провозгласила Морврин, появляясь вместе с Мирелле из-за плеча Анайи. Зеленая сестра казалась воплощением безмятежной ярости, если такое возможно, ее оливковое лицо было спокойным, а глаза были подобны темному янтарю, но Морврин была так мрачна, что Анайя выглядела довольной. – Они разослали послушниц и Принятых найти всех Восседающих, – сказала Коричневая сестра. – Неизвестно, что обнаружила Акаррин, но думаю, что Эскаральда и остальные собираются использовать это, чтобы подтолкнуть к чему-то Совет.
Глядя на темный осадок, который плавал в нескольких каплях, оставшихся на дне оловянной чашки, Эгвейн вздохнула. Ей тоже надлежит быть там, и теперь ей придется противостоять Восседающим и с головной болью, и с омерзительным вкусом во рту. Возможно, стоит назвать это епитимьей за то, что она собирается сделать с Советом.
По традиции Амерлин извещали о заседаниях Совета, однако нигде не упоминалось, что ее будут дожидаться, прежде чем начать заседание. Это означало, что времени оставалось мало. Эгвейн захотелось вскочить и прямиком направиться в большую палатку, прежде чем Морайя и две другие сестры – что бы они ни затевали – преподнесут ей сюрприз. Неожиданности в Совете редко бывали к добру. Еще хуже неожиданности, о которых узнаешь слишком поздно. И все же законом был протокол, а не традиция, и ему надо было следовать Амерлин, посещающей Совет. Она осталась на месте, послав Суан за Шириам, чтобы о появлении Амерлин в Совете должным образом объявила Хранительница Летописей. Суан рассказала Эгвейн, что на самом деле требуется предупредить Восседающих об ее присутствии, – всегда существуют вопросы, которые хотелось обсудить без ведома Амерлин, – и говорила Суан совершенно серьезно, без тени шутки.
В любом случае идти в Совет до того, как она могла туда вступить, было бессмысленно. Умерив свое нетерпение, Эгвейн подперла голову руками и стала массировать виски, продолжая читать отчеты Айя. Несмотря на отвратительный «чай», а может, благодаря ему головная боль заставляла слова на странице расплываться всякий раз, когда она моргала, и ни Анайя, ни двое других не могли в этом помочь.
Суан ушла не раньше, чем Анайя откинула свой плащ, устраиваясь на стуле, который освободила Суан, – он даже не дрогнул под ней, несмотря на шаткие ножки, – и стала рассуждать, какую цель преследуют Морайя и остальные. Она не была взбалмошной, и ее действия вполне оправдывались обстановкой. Оправдывались, но от этого не становились менее печальными.
– Напуганные люди часто совершают глупости, Мать, даже Айз Седай, – произнесла она, складывая руки на коленях, – но вы по крайней мере можете быть уверены, что Морайя будет тверда по отношению к Элайде, хотя бы в общем. Она относит каждую смерть сестер, случившуюся после низложения Суан, на счет Элайды. Она жаждет высечь Элайду за каждую такую смерть, прежде чем та отправится к палачу. Жестокая женщина, во многом более жестокая, чем Лилейн. Во всяком случае упрямее. Она не колеблясь сделает то, что заставит отступить Лилейн. Я боюсь, она будет настаивать на скорейшем штурме города. Если Отрекшиеся действуют столь открыто и с таким размахом, то лучше израненная, но целая Башня, чем Башня расколотая. Боюсь, что Морайя именно так и смотрит на вещи. В конце концов, как бы мы ни старались предотвратить убийство сестер сестрами, это случается не впервые. Башня просуществовала долгое время и была исцелена от многих ранений. И от этой раны мы сможем исцелить ее.
Голос Анайи соответствовал ее лицу, теплый, терпеливый и успокаивающий, однако ее слова звучали словно скрип металла по стеклу. О Свет, судя по тому, как Анайя говорит о своих опасениях в отношении Морайи, она как будто придерживается того же мнения, что и та. Анайя была осторожна, невозмутима и всегда внимательно относилась к словам. Если она стоит за штурм, то сколько еще ратуют за него?
Как обычно, Мирелле была какой угодно, только не скованной. Переменчивая и вспыльчивая – вот как можно было описать ее лучше всего. Что такое терпение, Мирелле ведать не ведала и не узнала бы его, даже если бы терпение укусило ее за нос. Она металась туда-сюда, насколько позволили размеры палатки, разметывая свои темно-зеленые юбки, иногда пиная и яркие подушки, сваленные грудой у стен палатки, прежде чем начать новый круг.
– Если Морайя испугана до такой степени, чтобы требовать штурма, значит, страх лишил ее разума. Израненная Башня не выстоит перед Отрекшимися или кем-то еще. Нужно беспокоиться о Майлинд. Она всегда повторяет, что в любой день может наступить Тармон Гай'дон. Я слышала, как она говорила: то, что мы ощущаем, вполне может оказаться первыми ударами Последней Битвы. И что теперь это вполне может случиться здесь. Где лучшее место для удара Тени, как не Тар Валон? Майлинд никогда не боялась принять непростое решение или отступить, когда считала это необходимым. Она немедленно покинет Тар Валон и Башню, если решит, что это сможет сохранить хотя бы нескольких из нас для Тармон Гай'дона. Она предложит снять осаду и удалиться куда-нибудь, где Отрекшиеся не смогут найти нас, пока мы не будем готовы нанести ответный удар. Если она правильно поставит вопрос в Совете, она сможет добиться даже большого согласия.
Самая мысль об этом заставляла слова на странице перед Эг-вейн расплываться еще больше.
Морврин с неумолимым лицом просто уперла кулаки в широкие бедра и каждое предположение встречала резким комментарием: «Мы не знаем достаточно для уверенности в том, что здесь замешаны Отрекшиеся». Или: «Ты не можешь знать, пока она так не скажет», «Может, так, а может, и нет», «Предположение еще не доказательство». Говорили, что она не поверит в наступление утра, пока сама не увидит солнца. Она не терпела никакой ерунды, особенно скоропалительных выводов. И это тоже не умеряло головную боль. На самом деле она не отвергала предположения, а просто старалась сохранять объективность. Объективное отношение позволяет двигаться в любом направлении, когда дело доходит до критической точки.
Эгвейн захлопнула раскрытую папку с громким хлопком. Отвратительный вкус на языке, колючий ком в голове, не говоря уж об этих непрестанных голосах, – ничто не способствовало чтению. Три сестры удивленно посмотрели на нее. Она давно дала понять, кто тут главный, однако старалась не выказывать гнева. Невзирая на клятвы верности, от молодой женщины, выказывающей дурное настроение, слишком просто отвернуться в обиде. Что только делало ее еще более раздраженной, что только делало ее головную боль сильнее, что только…
– Я ждала достаточно, – сказала Эгвейн, делая усилие, чтобы сохранить голос спокойным. Но боль все-таки придала высказыванию резкость. Возможно, Шириам решила, что ее следовало встретить уже в Совете.
Собрав плащ, она вышла на холод, накидывая его на плечи, и Морврин и двое сестер лишь мгновение колебались, прежде чем последовать за ней. Сопровождение ее в Совет выглядело как если бы они составляли ее свиту, но они должны были присматривать за ней, и она подозревала, что даже Морврин не терпелось услышать, что же скажет Акаррин и что из этого намерены слепить Морайя и остальные.