На первый взгляд, общая зала подтверждала процветание гостиницы, с полированными круглыми столами и стульями вместо скамей, с высоким потолком, укрепленным прочными балками. На стенах были изображены поля ячменя, овса и проса, зреющих под ярким солнцем, а на резной полке над высоким белокаменным камином стояли ярко раскрашенные часы. Очаг, однако, был холодным, а воздух в комнате почти столь же ледяным, как снаружи. Часы остановились; полировка на столах потускнела. Все покрывал слой пыли. Единственными людьми в помещении были шестеро мужчин и пятеро женщин, склонившиеся над своими чашами вокруг овального стола, который был больше остальных и стоял посредине залы.
Когда Перрин и его спутники вошли в комнату, один из мужчин с проклятием вскочил на ноги, его лицо под слоем грязи побледнело. Пухлая женщина с гладкими сальными волосами поднесла свою оловянную чашу ко рту и сделала такой большой глоток, что вино ручейками полилось у нее по подбородку. Возможно, дело было в Перриновых глазах. Возможно.
– Что происходит в этом городе? – жестко спросила Анноура, сбрасывая с плеч свой плащ, словно в очаге пылал огонь. Ее спокойный взгляд, обежавший людей за столом, приковал их к своим местам. Внезапно Перрин сообразил, что ни Масури, ни Сеонид не последовали за ним в гостиницу. Он очень сомневался, что они остались снаружи сторожить лошадей. Что они с своими Стражами задумали, можно только предполагать.
Человек, вскочивший на ноги, потянул себя за воротник куртки. Некогда куртка была голубой, из тонкого сукна, с рядом позолоченных пуговиц сверху донизу, но, по всей видимости, он в течение некоторого времени проливал на нее то, что ел и пил. Возможно, больше, чем попадало ему внутрь. Он был еще одним человеком, кожа которого обвисала мешками.
– П-происходит, Айз Седай? – запинаясь, пробормотал он.
– Успокойся, Микал! – быстро произнесла одна из женщин. Она выглядела осунувшейся; высокий ворот и рукава ее темного платья украшала вышивка, но из-за грязи было трудно различить цвета. Ее глаза были темными провалами. – Почему вы решили, что здесь что-то происходит, Айз Седай?
Анноура хотела было ответить, но не успела она вновь открыть рот, как вмешалась Берелейн:
– Мы ищем торговцев зерном.
Выражение лица Анноуры не изменилось, но она захлопнула рот с отчетливым щелчком.
Люди за столом обменялись долгими взглядами. Изможденная женщина кинула испытующий взгляд на Анноуру, тут же переведя его на Берелейн и, по всей видимости, отмечая ее шелка и огневики. А также диадему. Она раскинула юбки, приседая в реверансе.
– Мы все здесь – члены купеческой гильдии Со Хабора, миледи. То, что от нее… – она осеклась и сделала глубокий, судорожный вздох. – Мое имя Рахема Арнор, миледи. Чем мы можем вам служить?
Лица купцов, казалось, несколько посветлели, когда они узнали, что их гости явились покупать зерно и прочие необходимые вещи – масло для ламп и для готовки, бобы, и иголки, и гвозди для подков, одежду, и свечи, и дюжину других вещей, в которых в лагере испытывали нужду. По крайней мере теперь они выглядели немного менее напуганными. Любой купец, услышав список вещей, перечисленных Берелейн, едва бы удержался от радостной улыбки, но эти…
Госпожа Арнор крикнула, чтобы хозяйка принесла вина – «лучшего, какое у тебя есть; да поживее, поживее!» – но когда длинноносая женщина нерешительно просунула голову в общую залу, госпоже Арнор пришлось поспешить к ней и схватить ее за засаленный рукав, чтобы она снова не исчезла. Человек в заляпанной пищей куртке позвал кого-то по имени Сперал, чтобы тот принес образцы зерна, но, и на третий раз не дождавшись ответа, с нервным смешком сам скользнул в заднюю комнату; мгновением позже он вернулся, неся в охапке три большие цилиндрические деревянные емкости, которые поставил на стол, по-прежнему нервно посмеиваясь. Остальные тоже продемонстрировали целый набор дерганых кривых улыбок, кланяясь и приседая перед Берелейн и провожая ее к месту во главе овального стола, – мужчины и женщины с грязными лицами, постоянно почесывавшиеся, по-видимому не отдавая себе в этом отчета. Перрин заткнул перчатки за пояс и встал у разрисованной стены, наблюдая за ними.
Они договорились, что торговаться будет Берелейн. Она была вынуждена признать, хоть и неохотно, что, несмотря на то что он знал больше ее о конине, ей приходилось заключать торговые договоры на суммы, покрывающие годовой доход с продажи масличных рыб. Анноура лишь бледно улыбнулась на предположение, что какой-то деревенский выскочка может здесь быть чем-то полезен. Она его так не называла – слово «милорд» в ее устах звучало так же гладко, как у Масури или Сеонид, – но было ясно, что она полагает некоторые вещи просто выше его разумения. Но сейчас она не улыбалась, стоя позади Берелейн и обводя купцов изучающим взглядом, словно пытаясь запомнить их лица.
Хозяйка гостиницы принесла вино в оловянных кружках, которые не видели полировочной тряпки уже недели, если не месяцы, но
Перрин лишь посмотрел в свою и поболтал в ней вино. Грязь въелась под ногти хозяйки, госпожи Вадере, а на костяшках пальцев она казалась частью ее кожи. Он заметил, что Галленне, стоявший спиной к противоположной стене и державший руку на рукояти меча, тоже не притронулся к своей кружке, а Берелейн на свою даже и не взглянула. Кирейин понюхал поданное ему вино, затем отхлебнул большой глоток и крикнул, чтобы госпожа Вадере принесла ему кувшин.
– Легковато, чтобы действительно быть лучшим, что у тебя есть, – гнусаво протянул он, глядя на женщину свысока, – но, возможно, оно смоет эту вонь. – Она без выражения взглянула на него и поставила перед ним кувшин, не сказав ни слова. Кирейин, очевидно, принял ее молчание за признак почтения.
Мастер Кроссин, тот, чья куртка была испачкана пищей, снял крышки с деревянных емкостей и высыпал на стол очищенные от шелухи образцы зерна, которое они предлагали на продажу: желтое просо, и коричневый овес, и ячмень – лишь немного более темного оттенка. Видимо, перед тем, как собрали урожай, не было дождей.
– Качество самое лучшее, как вы видете, – сказал он.
– Да, самое лучшее. – Улыбка соскользнула с лица госпожи Арнор, но она тут же вернула ее на место. – Мы всегда продаем самое лучшее.
Для людей, объявляющих свой товар лучшим, они торговались не особенно яростно. Перрин не раз видел, как дома, в Двуречье, люди продают купцам из Байрлона шерсть и табак, и они всегда спорили с ценами, предложенными покупателями, всегда жаловались, что купцы хотят их ограбить, хотя цены по сравнению с прошлым годом подскочили вдвое, и даже угрожали подождать до следующего года, чтобы продать все вместе. Это был ритуал настолько же сложный, как какой-нибудь танец в праздничный день.
– Полагаю, мы можем немного снизить цену для такой большой партии, – сказал Берелейн лысеющий купец, скребя свою седоватую бороду. Борода была коротко стриженной и настолько грязной, что прилипала к подбородку. Перрину самому захотелось почесаться только при взгляде на него.
– Зима была суровой, – пробормотала круглолицая женщина. Лишь двое из других купцов взяли на себя труд нахмуриться на нее.