Кадсуане быстро оглядела комнату. За ее спиной в холле Хранительницы Мудрости принялись допрашивать Дев.
– Итак? – произнесла Кадсуане. – Что здесь произошло?
Мин подняла голову. На ее шее были видны красные отметины, которые скоро превратятся в синяки. Ранд даже не обернулся от окна. «Что за несносный мальчишка», – подумала Кадсуане, проходя вглубь комнаты.
– Говори же, мальчик! – приказала она. – Нам следует знать, если лагерь в опасности.
– С опасностью покончено, – тихо ответил он. Что-то в его голосе заставило ее занервничать. Она ожидала вспышки ярости или, возможно, удовлетворения. На крайний случай – усталости. Вместо этого его голос был холоден.
– Не объяснишь ли, что все это значит? – потребовала Кадсуане.
Наконец он обернулся и взглянул на нее. Она невольно отступила на шаг, хотя не смогла бы объяснить, почему. Он оставался все тем же глупым мальчишкой – высоченным, слишком самоуверенным и тупоголовым. Но теперь он был преисполнен странного спокойствия, и в этом была некая обреченность. Похожее спокойствие видишь в глазах осужденного на казнь за миг до того, как он шагнет в петлю палача.
– Наришма, – сказал Ранд, посмотрев за спину Кадсуане. – У меня для тебя есть новое плетение. Запомни его. Я покажу его тебе только один раз, – с этими словами ал’Тор вытянул руку в сторону. Между его пальцами сверкнул белый огонь, который ударил в валявшуюся на полу куртку. Она исчезла во вспышке света.
Кадсуане зашипела:
– Я говорила тебе, мальчик, никогда не использовать это плетение! Никогда так больше не делай! Слышишь! Это не…
– Это плетение мы должны использовать в случае боя с Отрекшимися, Наришма, – тихий голос ал’Тора прервал Кадсуане. – Если убить их чем-нибудь еще, их смогут возродить. Это опасный инструмент, но всего лишь инструмент. Как любой другой.
– Это запрещено, – сказала Кадсуане.
– Я решил, что нет, – спокойно ответил ал’Тор.
– Ты и понятия не имеешь, на что способно это плетение! Ты – ребенок, играющий с…
– Я видел, как погибельный огонь уничтожал целые города, – сказал ал’Тор с нарастающим беспокойством во взгляде. – Я видел, как его очищающим пламенем выжгли из Узора тысячи жизней. Если ты называешь меня ребенком, Кадсуане, то кто же тогда те из вас, что младше меня на тысячи лет?
Он взглянул ей в глаза. Свет! Что это с ним? Она изо всех сил пыталась собраться с мыслями.
– Стало быть, Семираг мертва?
– Хуже, чем мертва, – ответил ал’Тор. – И, полагаю, в некотором смысле гораздо лучше.
– Что ж, тогда… мы можем продолжить с…
– Ты узнаешь это, Кадсуане? – спросил ал’Тор, кивнув на что-то металлическое, брошенное на кровать, что было почти скрыто в складках одеяла.
Она нерешительно шагнула поближе. Сорилея невозмутимо изучала обстановку. Ей, определенно, не хотелось вступать в разговор, когда ал’Тор в подобном настроении. Кадсуане не могла ее винить за это.
Кадсуане откинула одеяло, явив свету пару знакомых браслетов. Ошейник отсутствовал.
– Это невозможно, – прошептала она.
– Я тоже так полагал, – пугающе спокойным тоном ответил ал’Тор. – Я сказал себе, что это определенно не может быть одним из тех самых тер’ангриалов, что я передал тебе. Ты пообещала, что они будут защищены и спрятаны.
– Что ж, – расстроено сказала Кадсуане. Она вновь накрыла вещи одеялом. – С этим ясно.
– Верно. Я отправил в твою комнату людей. Скажи мне, это не та шкатулка, в которой ты хранила браслеты? Мы нашли ее открытой на полу в твоих апартаментах.
Дева показала знакомую дубовую шкатулку. Это совершенно точно была она. Рассвирепев, Кадсуане развернулась к нему:
– Ты обыскивал мою комнату!
– Я не знал, что ты отправилась навестить Хранительниц Мудрости, – ответил ал’Тор. Он почтительно кивнул Сорилее и Эмис, на что те нерешительно ответили тем же. – Я отправил за тобой слуг, поскольку боялся, что Семираг могла попытаться отомстить тебе.
– Им не следовало это трогать, – ответила Кадсуане, забирая шкатулку у Девы. – Она была защищена очень замысловатыми стражами.
– Видимо недостаточно замысловатыми, – отворачиваясь, заявил ал’Тор. Он оставался возле того же темного окна, глядя на лежащий за ним лагерь.
В комнате повисла тишина. Наришма тихо расспрашивал Мин о её самочувствии, но тут же замолчал, едва смолк ал’Тор. Определенно, Ранд считал Кадсуане ответственной за то, что мужской ай’дам был похищен, но это было абсурдно. Она сплела свое лучшее охранное плетение, но кто знает, какие способы по преодолению защиты известны Отрекшейся?
Как же ал’Тору удалось выжить? И что случилось с остальным содержимым шкатулки? Завладел ли ал’Тор ключом доступа, или статуэтку забрала Семираг? Смеет ли Кадсуане спрашивать? Все молчали.
– Чего же ты ждешь? – наконец спросила она, собрав в кулак всю свою храбрость. – Моих извинений?
– Твоих извинений? – переспросил ал’Тор. В его голосе не было ни тени юмора, все то же ледяное равнодушие. – Нет. Полагаю, я скорее выжму извинения из камня, чем дождусь их от тебя.
– Тогда…
– Ты изгнана, Кадсуане, – тихо продолжил он. – Если после сегодняшнего вечера я хоть раз увижу твое лицо, я тебя убью.
– Нет, Ранд! – воскликнула Мин, вставая рядом с кроватью. Но он к ней не повернулся.
Кадсуане почувствовала мгновенный приступ паники, но подавила его, как и свой гнев.
– Что? – заявила она. – Это глупость, мальчик. Я…
Он повернулся, и вновь взгляд этих глаз заставил ее отступить. В них притаилась опасность, поразившая ее большим ужасом, чем она ожидала от своего старого сердца. На её глазах воздух вокруг него словно сгустился, и ей показалось, что в комнате стало темнее.
– Но… – она поняла, что заикается. – Но ты не убиваешь женщин. Всем это известно. Ты даже Девам не даешь опасных заданий из страха причинить им вред!
– Меня заставили пересмотреть именно этот мой принцип, – ответил ал’Тор. – Как раз этим вечером.
– Но…
– Кадсуане, – тихо сказал он. – Веришь ли ты, что я могу убить тебя? Прямо здесь, прямо сейчас, не используя ни меча, ни Силы? Веришь ли ты, что, если я только захочу, Узор изогнется вокруг меня и остановит твое сердце? Будто бы… случайно?
Та’верен так не срабатывает. Свет! Так или не так? Он же не может подчинять Узор своей воле, верно?
Но вновь встретившись с ним взглядом, она поверила. Против всей логики, она глядела в эти глаза и знала, что если сейчас не уйдет, то умрет.
Она медленно кивнула, ненавидя себя за это и чувствуя странную слабость.
Он отвернулся от нее, снова уставившись в окно.