– Они были направлены против мятежниц, – произнес Гавин, устремив на Брина твердый взгляд. – Ты можешь обвинять меня за то, как я добился с тобой встречи, но неужели ты искренне ждешь, что я почувствую вину за то, что помогал Белой Башне защищаться против осаждающих ее войск?
Брин умолк. Затем коротко кивнул.
– Хорошо. Но это превращает тебя в командующего вражеской армией.
– Уже нет, – ответил Гавин. – Я ушел в отставку.
– Но…
– Я помогал им, – сказал Гавин, – однако больше я этого не делаю. Ничто из того, что я увижу здесь, не станет известно твоим врагам, Брин. Клянусь Светом.
Брин не спешил с ответом. Они миновали палатки, в которых расположились офицеры, и приблизились к частоколу.
– Хорошо, – произнес Брин, – я готов поверить, что ты не слишком изменился, чтобы нарушить данное тобой слово.
– Я не изменил бы такой клятве, – резко отозвался Гавин. – Как ты мог в этом усомниться?
– За последнее время я познакомился с довольно неожиданными способами трактовать слова клятв, – ответил Брин. – Я сказал, что верю тебе, парень. И я действительно верю. Но ты все еще не объяснил мне, почему не вернулся в Кэймлин.
– Эгвейн была с Айз Седай, – сказал Гавин. – Насколько мне было известно, Илэйн тоже. Вот и мне остаться с Айз Седай показалось хорошим выходом, хотя я не был уверен, что мне по нраву правление Элайды.
– Что для тебя значит Эгвейн? – тихо спросил Брин.
Гавин встретил его взгляд.
– Не знаю, – признался он. – Хотел бы я сам это знать.
К его удивлению, Брин рассмеялся.
– Вижу – и понимаю. Ну, давай поищем ту Айз Седай, которую, как ты думаешь, ты видел.
– Я действительно видел ее, Гарет, – произнес Гавин, кивнув часовым у ворот. Бойцы отсалютовали Брину, но продолжили внимательно следить за Гавином, словно за древесной копьеголовкой. Так и должно быть.
– Посмотрим, – сказал Брин. – Как бы там ни было, я хочу, чтобы ты дал слово, что, как только я добьюсь для тебя встречи с лидерами Айз Седай, ты вернешься в Кэймлин. Оставь Эгвейн нам. Ты должен помочь Илэйн. Твое место рядом с ней, в Андоре.
– То же самое я мог бы сказать о тебе, – Гавин всматривался в многочисленных гражданских, населявших лагерь. Где он видел ту женщину?
– Мог бы, – резко ответил Брин, – и ошибся бы. Твоя мать позаботилась об этом.
Гавин уставился на него.
– Она отправила меня в отставку, Гавин. Выпроводила меня под угрозой смерти.
– Это невозможно!
Брин помрачнел.
– Я тоже так считал. Но, тем не менее, это правда. Вещи, которые она говорила… Их было больно слышать, Гавин. Действительно больно.
Больше Брин не сказал ни слова, однако это говорило о многом. Гавин никогда не слышал от этого человека хоть слово недовольства своим положением или приказами, отданными ему. Он был предан Моргейз, настолько предан, насколько любой правитель мог лишь надеяться. Гавин не знал никого более надежного, и никого менее расположенного к жалобам.
– Вероятно, это было частью какого-то плана, – сказал Гавин. – Ты знаешь Мать. Если она причинила тебе боль, значит, на то была причина.
Брин покачал головой.
– Никаких причин, кроме глупой любви к этому щеголю Гейбрилу. Она практически разрушила Андор из-за своей одержимости им.
– Она никогда бы такого не допустила! – воскликнул Гавин. – Гарет, кому, как не тебе это знать!
– Точно, – ответил Брин, понизив голос. – Хотел бы я и вправду это знать.
– У нее была иная причина, – упрямо повторил Гавин. Он почувствовал, как в нем закипает новая волна гнева. Попадавшиеся по пути торговцы провожали их взглядами, но не говорили ничего. Вероятно, они знали, что к Брину лучше не приставать.
– Однако теперь мы никогда не узнаем этого наверняка, раз она мертва. Проклятый ал'Тор! Не могу дождаться того дня, когда проткну его.
Брин решительно посмотрел на Гавина.
– Ал'Тор спас Андор, сынок. По крайней мере, сделал все, что было в его силах.
– Как ты можешь так говорить? – сказал Гавин, отдергивая прочь руку. – Как можешь хорошо отзываться об этом чудовище? Он убил мою мать!
– Я не уверен, верю ли я этим слухам, – произнес Брин, потирая подбородок. – Но даже если они и верны, возможно, он оказал Андору услугу. Ты не представляешь, насколько тогда все было плохо, особенно под конец.
– Не верю своим ушам, – сказал Гавин, опуская руку на рукоять меча. – Я не собираюсь слушать, как порочат ее имя, Брин. Я не шучу.
Брин посмотрел ему в глаза. Его пристальный взгляд был как никогда тверд. Словно его глаза были вырезаны из гранита.
– Я всегда говорю правду, Гавин. И мне плевать, если кто-то оспаривает это. Тяжело слышать? Что ж, прожить это было еще тяжелее. Ничего хорошего в жалобах нет. Но ее сын должен знать. Под конец, Гавин, твоя мать, околдованная Гейбрилом, обернулась против Андора. Ее нужно было сместить. Если ал'Тор сделал это вместо нас, мы должны благодарить его.
Гавин покачал головой: гнев и шок боролись в нем друг с другом. Неужели это Гарет Брин?
– И это не слова отвергнутого любовника, – произнес Брин с окаменевшим лицом. Он говорил негромко, на ходу, гражданские расступались, освобождая им дорогу. – Я могу признать, что женщина могла отказать в особом расположении одному мужчине и даровать его другому. Да, Моргейз как женщину я могу простить. Но Моргейз – королеву? Она отдала государство тому змею. Она приказала бичевать и бросить в темницу своих сторонников. Она была не в себе. Иногда, когда рука солдата начинает гнить, ее необходимо ампутировать, дабы сохранить человеку жизнь. Мне больно это говорить, и я доволен успехом Илэйн, а ты должен похоронить свою ненависть к ал'Тору. Проблема была не в нем. Проблемой была твоя мать.
Гавин стиснул зубы. «Никогда, – подумал он. – Я никогда не прощу ал'Тора. Не за это».
– По твоему взгляду несложно угадать твои намерения, – сказал Брин. – Тем разумнее будет для тебя вернуться в Андор. Сам увидишь. Если не веришь мне, спроси свою сестру. Послушай, что она обо всем этом думает.
Гавин резко кивнул. Достаточно об этом. Впереди он заметил место, где увидел ту женщину. Он всмотрелся в ряды прачек вдалеке, затем развернулся и зашагал прямиком к ним, протиснувшись между двумя продававшими яйца торговцами с клетками, полными цыплят.
– Сюда, – возможно излишне резко произнес он.
Он не смотрел, последовал ли Брин за ним. Вскоре генерал догнал его с рассерженным видом, однако не сказал ни слова. Они пробирались сквозь толпу, лавируя среди людей в коричневых и уныло серых одеждах, и вскоре приблизились к ряду женщин, стоящих на коленях перед парой длинных деревянных желобов, медленно наполнявшихся водой. Стоящие в дальнем конце мужчины лили туда воду, а женщины сначала стирали одежду в мыльной воде, затем ополаскивали ее в желобе с чистой. Неудивительно, что земля вокруг была пропитана влагой! По крайней мере, тут пахло мылом и чистотой.