Бэй тяжело согнулся над своей тростью, как бы внезапно постарев от усталости.
— Но она до сих пор хранит свою тайну. Не успев одержать победу, мы сразу же потерпели поражение. И потеряли надежду. Но мы сделали все возможное, чтобы найти тайник. Метод компьютерного моделирования и специально разработанные программы. Все тщетно. Но в Египте до сих пор существуют сотни нераскрытых гробниц. И разгадка к тайне может находиться в любой из них. А возможно, мы вообще неверно истолковали послание Катерины. Или у нее была еще одна, четвертая Сехмет. Кто знает?
Он нерешительно шагнул к ним навстречу, с мольбой глядя им в глаза.
— Я глава клана Екатерины, — сказал он хриплым слабым голосом. — Алистер является моим правопреемником и наследником. Если Сехмет у него, его с честью примут все представители ветви Екатерины. А я со спокойным сердцем уйду на покой. Но у нас с ним есть некоторые разногласия. И он слишком гордый, чтобы принимать мою помощь. Но моя обязанность — помочь ему. Ради него самого и всего нашего клана. Понимаете? — Выражение его лица сделалось мягче. Он шагнул вперед. — Я делаю это только ради него. Скажите, где мне найти моего племянника?
Дэн взглянул на Эми. Неужели она сможет «купиться» на это? Взгляд ее смягчился. Он потянул ее за локоть, чтобы она молчала. Посмотрев на трость, он вдруг подумал, что они находятся как раз в радиусе удара.
— Простите, — ответил Дэн. — Но Алистер мертв.
Бэй пристально посмотрел прямо ему в глаза. Дэн выдержал его взгляд и пристально посмотрел на него в ответ. Даже не моргнув.
— Какая жалость, — наконец произнес Бэй. — Что вы лжете.
Его слабость вдруг как рукой сняло. Он молниеносно развернулся, взмахнул тростью и направил ее конец в самый дальний угол под потолком. Из драгоценного камня вылетел лазерный луч. Послышалось тихое бормотание.
Из-под потолка опустилась прозрачная камера величиной с небольшую кладовку. Они вдруг поняли, что Бэй специально загнал их на определенную точку в комнате. Они оказались в ловушке из небьющегося пластика. Без дверей.
— Вот здесь вы и посидите, пока не решите рассказать мне всю правду. Как два дурака, на потеху потомкам Катерины.
Ирина ненавидела себя. Если бы можно было, она бы отправила себя в ГУЛАГ. Ледяной холод, никаких теплых вещей и гнилая репа. Вот чего она заслуживает сейчас больше всего на свете. Как она могла упустить двух малолетних дилетантов?
И если она съест хотя бы еще один фалафель, ее стошнит. В этой сумасшедшей стране нельзя найти самой обычной вареной картофелины.
Все, пора заканчивать с этой заграничной едой. Она с отвращением сняла с себя майку «Я ЛЮБЛЮ СВОЮ МУ-МУМИЮ» и осталась в черной гэповской футболке. Это был ее маленький секрет — ее американский «Гэп». Сколько там маек, и всех цветов! Сидя у окна в своем номере дешевой гостиницы, она смотрела вниз на сумасшедшее движение. Она прижала палец к глазу. Опять нервный тик. Надо сосредоточиться.
Эти дети почти были у нее в руках. Два раза. И оба раза она теряла их. Что с ней такое?
Ей хотелось на родину. В Каире она была уже не один раз, со спецоперациями КГБ. Здесь ей было некомфортно. Люди какие-то слишком дружелюбные. Ни у кого нельзя просто спросить дорогу. Тебя обязательно проводят до самого места. И еще эта жара.
А в России скоро пойдет снег и покроет все степи. А тут сорок градусов. Она включила вентилятор на полную мощность.
Плюс эти бездельники — Иан и Натали Кабра. По идее, они должны были работать вместе, но эти умники все время старались перехитрить ее. Теперь они в Кыргызстане, и у них выключены мобильные. Все-таки ей придется звонить их родителям. А она терпеть не могла иметь дело с Кабра Она знала их всю жизнь и доверяла им еще меньше, чем их отпрыскам.
Хороша парочка. Оба вундеркинды, но при этом полные болваны.
Все в своих родителей.
Их родители… Она тряхнула головой, чтобы избавиться от неприятных воспоминаний.
Она привыкла не думать о вещах, которые нельзя изменить. О прошлом, например. Но почему-то здесь, в Каире, она поймала себя на том, что постоянно думает о Грейс Кэхилл.
Это было много лет назад. Люциане собрали Высший совет, чтобы решить, что делать с Грейс Кэхилл. Им было известно, что Грейс собрала много ключей. У нее был настоящий дар. И с этим нельзя было поспорить, даже Люцианам. Ее необходимо было остановить.
Тогда именно Ирине пришла в голову идея объединиться. Конечно, это была просто уловка. Но это позволило бы ей приблизиться к Грейс и кое-что выведать. Она предложила себя в качестве посредника. Быть этаким сыром в мышеловке.
Они встретились с Грейс. Один на один. Разговор их был коротким. С самого начала было видно, что Грейс не верит ни единому ее слову.
«Ты хочешь сделать из меня идиотку, но это ты, Ирина, идиотка. Ты просто сумасшедшая, если полагаешь, что можешь лгать, глядя мне в глаза. Ты утверждаешь, что мы союзницы, заведомо зная, что этот союз — чистейшей воды мошенничество. Эта ваша люцианская самонадеянность обернется для вас когда-нибудь проклятием».
Ирина ушла, затаив злобу. Никто еще не смел называть ее сумасшедшей. Никто.
Начались новые переговоры по поводу Грейс. Одни за другими отвергались всевозможные планы. Потом обсуждались новые. Возникали очередные союзы для решения общей проблемы. Все было замечательно. Кроме того, что план, наконец, согласовали, и все пошло наперекосяк. Совершенно ужасно. В том пожаре погибли дочь Грейс и ее муж.
Она никогда не сможет забыть их похороны. Ирина понимала, что ей там не место, но все же не могла не пойти туда. Она не испытывала никакого злорадства, что бы там ни думала Грейс. Лицо Грейс было совершенно белым и неподвижным. На нее свалилось все — потеря любимой дочери, ее драгоценного зятя, внуки, оставшиеся круглыми сиротами. Она постарела сразу на несколько лет. Движения ее стали немощны, как у старухи, а глаза выражали бесконечное горе. Руки ее тряслись, когда она бросала в могилу розы.
Ирине хотелось подойти и сказать: «Я знаю, что такое горе». Но она не сказала. Ей хотелось крикнуть: «Я, как призрак, бродила по улицам Москвы. Сердце мое было разбито, и душа опустела». Ей хотелось сказать: «Все думают, что горе громкое, Грейс. Все думают, что ты будешь лить слезы и рыдать во весь голос. Но я-то знаю, что настоящее горе безмолвно. Как снег. Я тоже потеряла всех».
Но она ничего не сказала. Она никому ничего не сказала. Ни разу. Она запретила себе говорить об этом. И с тех пор, когда она нервничала, у нее начинал подергиваться глаз.
В тот день она не могла простить Грейс того, что та невольно напомнила ей о ее собственном горе. Она была суха и холодна с ней. Она сказала Грейс:
— Такова судьба. Это бывает.
«Это бывает», — сказала она матери, только что потерявшей ребенка. В ту минуту она будто со стороны слышала свои слова и была поражена, каким ледяным холодом от них веет. Ей хотелось вернуться. Ей хотелось выразить сострадание.