Решила, что это колдовство. Видимо, я не должна увидеть, кто или что мой гость.
Однажды ночью я попыталась поговорить с ним, но язык прилип к нёбу и вместо слов раздался хрип. Да и что было говорить? Я чувствовала, будто нарушаю секретное правило или условие. И больше не делала попыток.
Пару раз меня охватывало сильное желание перелезть на ту сторону кровати и потрогать того, кто там лежит. Но и это, я чувствовала, строго запрещено, еще строже, чем разговоры. Почему-то я знала, что нельзя рисковать.
И все равно я не переставала думать о госте. Чем больше я думала, тем сильнее я уверялась, что это медведь. Размером он становился меньше, видимо, потому, что на ночь сбрасывал мех. Я ездила на его спине и знала, какая толстая и тяжелая у медведя шкура. Эту догадку подтверждало и то, что, как я заметила, существо рядом со мной часто дрожало, натягивало поплотнее одеяло – как будто хотело согреться. Я не могла представить, как медведь выглядит без шкуры, но эта мысль не выходила у меня из головы.
Со временем моя жизнь в замке подчинилась определенному режиму. Я измеряла время длиной сотканного материала, а дни отмечала по календарю, который сама нарисовала на куске материи. Каждый день я вышивала на ткани галочку. Когда набиралось тридцать галочек, я меняла цвет нитки. Я совершала прогулки по коридорам замка. Выучила наизусть, куда какая дверь ведет, запомнила все картины на стенах, все ковры. А однажды обнаружила то, что помогло мне легче переносить заключение.
На верхнем этаже за каким-то темным гобеленом в конце коридора я обнаружила дверь. За дверью оказалась маленькая винтовая лестница, которая не была освещена. Я сходила за свечкой и поднялась по лестнице. Наверху – видимо, это была самая высокая точка замка – я обнаружила маленькое оконце. Через него были видны лишь кусочек неба и одинокая ветка дерева, но мне удалось приподнять раму на дюйм. Свежий прохладный воздух ворвался внутрь вместе с настоящим ощущением ночи и дня, а не тем, который давали свечи и лампы. Я приходила каждый день к этому окну.
Еще одним местом, куда я заходила каждый день (помимо комнаты со станками), стала библиотека. Большинство книг было на французском языке. Мама немного учила меня французскому в детстве, поэтому я смогла читать.
Были книги на латыни, которую я знала только по домашней Библии, нашлось две книжки и на норвежском. Одна из них состояла из старинных рассказов, которые я слышала от Недди, – про Фрейю, Тора, Одина и Локи.
Белокожая женщина и карлик вели хозяйство в замке. Они готовили мне вкусную еду, зажигали лампы и огонь в каминах, убирали после меня и белого медведя (единственный его недостаток состоял в том, что он линял, – я иногда замечала клочья белой шерсти на мебели и полу). Они старались проделывать все это незаметно. Дверь на кухню была все время заперта. И если мы и встречались, то они тут же поспешно исчезали. К тому же разные языки делали невозможным наше общение.
Медведь приходил ко мне каждый день, когда я сидела за станком. Обычно это происходило после обеда. Я привыкла с ним разговаривать, хотя он редко отвечал. Я рассказывала ему про семью, про жизнь на ферме и про те места вокруг фермы, которые я успела изучить. Еще я рассказывала ему истории, которые слышала от Недди и которые прочитала в книге, найденной в замковой библиотеке.
Я не знала, как он относится к моей болтовне, но была склонна верить, что ему нравится слушать мой голос. Если я была не в настроении, он с надеждой поднимал голову, словно ждал, когда я заговорю.
Я привыкла к его присутствию, его размеры больше не смущали меня. Мы понимали друг друга без слов. Я угадывала его настроение по тому, как он держал голову, и даже по тому, как на нем лежала шерсть. Самыми выразительными были глаза – черные, глубокие. Я чувствовала что-то человеческое в нем, какую-то тонкую дрожащую струну, какой не могло обладать животное. К тому же он мог говорить.
Наверное, когда-то он был либо полностью животным, либо полностью человеком, а потом две эти сущности в нем смешались; вероятно, животное стало в нем сильнее, поэтому и слова давались с таким трудом.
Временами я чувствовала его ненависть к тому человеческому, что сидело в нем, и как он хочет уничтожить его. А иногда я понимала, что он изо всех сил цепляется за это. Потом я догадалась, что эта человеческая струна удерживала его, не позволяла разорвать меня на куски или проглотить целиком.
Как-то раз я выходила из комнаты, чтобы идти в мастерскую к станку. Я только что искупалась и еще не остыла после горячей воды. Медведь стоял у самой двери, и я чуть не врезалась в него.
Я услышала, как из глубины его груди раздалось глухое рычание, и заглянула ему в глаза. К своему ужасу, я наткнулась взглядом на пустые, почти неузнаваемые, голодные глаза зверя. Я отступила на шаг, сердце готово было выпрыгнуть из груди. Медведь обнажил зубы – первый раз за все время, что я знала его, – и рычание стало громче. Он шагнул ко мне.
Не раздумывая, я бросилась назад в комнату и захлопнула дверь. Тщетно нашаривала рукой замок или задвижку – ничего такого не было. Я прижалась спиной к двери, хотя понимала, что мои усилия смехотворны. Выбить эту дверь для медведя было бы детской шалостью. Я услышала скрежет, а потом дикий вой.
Он разнесся по замку эхом, и все стихло. Я очень долго стояла и ждала, прежде чем снова покинуть свою комнату.
После того как я закончила вышивать гобелен с полем, я принялась делать иллюстрацию к рассказу из норвежской книжки. Это была история про жестокую шутку, которую Локи сыграл с Идунн, хранительницей золотых яблок, дающих богам бессмертие [11] . Я изображала Идунн в том месте, куда ее утащил великан Тиасси, – в пещерном зале со столпами огня, вырывающимися из земли.
Когда я закончила эти две работы, меня переполняла гордость. Я задумала их как две картины, вдохновленная гобеленами замка. Но потом, когда я внимательно их разглядывала, почувствовала какое-то неудовлетворение, хотя не было ни ошибок, ни погрешностей. На первую работу было приятно смотреть, но не хватало чувства. Хорошенький пейзаж, если смотреть издалека. А во второй работе затаилось зло, что огорчало меня.
Я решила, что пора отдохнуть от стайка и сменить род занятий. Поэтому уселась приводить в порядок свой плащ. Это была последняя вещь, которую мне дал Недди. Странно, но мне не пришла в голову мысль сделать новый плащ. Старый напоминал мне о доме, и я не хотела нарушать эту связь, несмотря на обман, который был вплетен в его рисунок.
С помощью острой иглы и крепких ниток я быстро справилась с задачей. А медведь, как обычно, смотрел на меня. Когда я приступила к той части розы ветров, где отец спрятал правду, я почувствовала, как слезы навернулись на глаза. Подумала об отце, о той боли, какую я причинила ему своей жестокостью. Может, он и был неправ, что соглашался с маминым обманом, но делал это с неохотой. Я вспомнила имя, каким он звал меня в глубине души. Ниам. И слезы потекли ручьем.