Нет, должна быть какая-то более серьезная причина, чтобы совершить такое вероломство.
Я подумала про замок. Может, это был его дом, перенесенный в гору? Я вспомнила комнату с музыкальными инструментами и флейту, на которой я училась играть. Ноты. Они явно принадлежали медведю, когда он был человеком.
По крайней мере, кое-что я про него знала. Он любил музыку.
Я рада, что решила не спешить с приготовлениями. У меня появилась идея, чтобы Мик сыграл на флейте во время торжества. Это доставит ему удовольствие. Приготовления замедлятся еще больше: нужно время, чтобы изготовить инструмент, потом Мик должен выбрать пьесу и отрепетировать ее. Но затея стоящая.
Мои люди мало знают о музыке. Я пыталась им объяснить, но, когда они начинают играть, звучит совсем не так, как в Зеленых Землях. Думаю, если они услышат настоящую музыку, их сердца будут покорены.
Мик постепенно привыкает. Воспоминания о прошлой жизни в нем почти умерли. Я отменила закон, запрещающий мягкокожим появляться во дворце, в надежде, что так он будет чувствовать себя уютнее. Но, видимо, это была ошибка. Иногда кто-нибудь из мягкокожих слуг говорит что-то, что пробуждает в нем смутные воспоминания, – опять появляется этот загадочный томящийся взгляд, – но потом все проходит. И приходится отправлять мягкокожих на kentta murha [32] . Мик спрашивает, куда они деваются. Я отвечаю, что во дворце много работы. Он немного тревожится, но потом успокаивается.
Я время от времени подумываю: а стоит ли вообще держать мягкокожих слуг? Они все равно будут пробуждать в нем воспоминания, да и с каждым годом становится все труднее ездить в Зеленые Земли. Но тогда огорчатся мои люди. Кто тогда будет работать? – скажут они. А если заменить мягкокожих троллями, начнется такой беспорядок! Нет, слишком много изменений сразу – это неразумно. Пускай сначала они привыкнут к тому, что у них мягкокожий король.
Наконец-то мы добрались до ледяного моста.
Сначала мы его увидели, когда забрались на высокий заснеженный пик. Солнце показалось над линией горизонта, и ледяной мост заблестел в его лучах так, что у нас глаза заболели. Мы стояли и смотрели на него. Сквозь заснеженные ресницы я видела все цвета радуги. Мост был очень длинный и по форме напоминал арку. Белая земля с другой стороны моста выглядела точно так же, как и та, на которой мы стояли.
Мальмо что-то прошептала по-эскимосски.
Когда мы спускались по склону вниз к мосту, я вспомнила о Бифросте, мосте из радуги, который связывал мир людей с миром богов.
Мы спустились, сняли лыжи, и Мальмо повела меня к реке, через которую перекинулся мост. Вытянула руку, предупреждая меня, что нужно вести себя осторожно.
– Это река Tawktoak Imuk, – сказала она.
Перед нами стремительно проносился серебристо-серый с чернотой поток.
– Почему она не замерзла? – с удивлением спросила я.
– Это не обычная вода. Tawktoak Imuk – это черная вода, которая убивает. Упасть в эту реку – значит умереть. Мясо сразу отходит от костей. Здесь я должна оставить тебя, Роуз. Я слишком долго не видела своих людей. – Мальмо сняла свою котомку и положила ее на землю передо мной. Потом надела лыжи и спокойно сказала: – Ты найдешь медведя-человека.
Наклонилась ко мне и дотронулась своим лбом до моего.
– Это тебе, – сказала она, вкладывая мне что-то в ладонь. Затем повернулась и покатила назад, к склону, с которого мы только что спустились.
– Подожди, Мальмо! – крикнула я. – Ты забыла свои вещи…
Она обернулась, помахала, но не возвратилась.
– Мальмо! – крикнула я снова. И прошептала: – Спасибо!
Я видела, как она медленно взобралась по склону и остановилась на вершине. Там она подняла руки к небу и исчезла. А над этим местом закружил белый буревестник. Интересно, Мальмо превратилась в буревестника или просто съехала с другой стороны горы? Я не знала.
Тогда я опустила глаза и посмотрела на ее прощальный подарок. У меня на ладони лежал нож историй.
Я повернулась и взглянула на мост. Мальмо ушла, и я осталась одна в таком месте, где ни одно живое существо не протянет больше дня. А мне нужно было идти дальше.
Поборов зарождающуюся панику, я сунула руку в карман парки, нащупала королеву Марабу и сказала себе:
– Я перейду реку по ледяному мосту, пойду в Нильфхейм, найду медведя и спасу его.
Ведь к тому времени я уже стала наполовину эскимосом. Мальмо научила меня выживать в этом мире.
Я подошла к ледяному мосту и поставила на него ногу. Она соскользнула. Мне хватило ума не переносить всей тяжести тела на эту ногу, иначе я точно упала бы в реку-убийцу. Я сосредоточилась и попробовала опять. То же самое. Не было никакой возможности удержаться на ледяном мосту – он был как будто смазан маслом.
Я так расстроилась, что села на землю перед мостом и чуть не заплакала. Но вспомнила, что слезы тут же замерзнут на щеках.
– Должен быть какой-то способ, – прошептала я себе.
Белый медведь перешел этот мост. Может, конечно, он сидел в санях бледной королевы, а может, и нет… Но у него длинные острые черные когти.
Что, если я сооружу себе такие же? Я вспомнила про костяные kitchoa, которые эскимосы используют для охоты на тюленей.
Нужно придумать, как прикрепить эти царапушки к одной ноге… И найти такие же на вторую ногу.
Итак, я принялась за работу. В котомке Мальмо я обнаружила костяные блесны с крючками для рыб и прикрепила их на ленту из кожи тюленя, которую потом примотала к одному сапогу так, чтобы крючки торчали вниз. Привязать к другому сапогу kitchoa оказалось посложнее, но мне удалось это сделать, разрезав тюленью кожу на ремни.
Я покопалась еще в котомке Мальмо и выяснила, что она оставила мне всю свою еду. Я переложила ее к себе вместе с другими вещами, которые могли мне понадобиться, надела разбухшую котомку с прикрепленной к нему палаткой на спину и с трудом побрела к мосту. Из-за приспособлений на ногах и груза за спиной двигаться было тяжело, но зато сцепление со льдом обещало быть лучше.
И я начала медленно заходить на мост. Каждый шаг требовал неимоверных усилий: я поднимала ногу, потом медленно ее ставила, укрепляла во льду, одновременно напрягаясь, чтобы сохранить равновесие. Сперва я вся сосредоточилась на ногах: поднять – опустить, поднять – опустить. Когда я привыкла к ритму, стала замечать черную ленту смертоносной реки внизу. Сердце забилось, голова закружилась. Я часто заморгала, пытаясь избавиться от головокружения, и решила вообще не смотреть на воду. Но мне все равно приходилось смотреть вниз, чтобы знать, куда ставить ногу. Местами лед был полупрозрачный, поэтому я видела реку даже сквозь мост. Еще хуже действовал шум текущей воды. Не такой, как у рек в Норвегии, – тихий, нежный плеск воды у берегов. Здесь раздавался коварный шепот, как будто река заманивала меня в свои убийственные сети. Этот звук был намного страшнее стонов льда в ледяном лесу.