Однако едва ли не хуже его возможного поражения было то, что он будет способен направлять саидин, мужскую половину Единой Силы. При мысли об этом Морейн не просто содрогалась – ее трясло. Саидин запятнана Темным. До сих пор мужчины лишь изредка пытались направлять Силу. Некоторым как-то удавалось научиться этому самостоятельно и остаться в живых, что само по себе было непросто и опасно – даже среди женщин, попытавшихся обучиться работе с Силой без наставницы, погибали трое из четырех. Некоторые из таких мужчин начинали войны. Провозглашавших себя Возрожденным Драконом обычно называли Лжедраконами. Другие же пытались скрыть свои способности, ведя обычную жизнь. Но и в случае, если их ловили и приводили в Тар Валон, чтобы укротить – то есть навсегда отрезать от Источника, – и если они оставались на воле, – все они, в конце концов, сходили с ума. Это занимало годы или всего несколько месяцев, но безумие все равно было неизбежно. Безумцы, имеющие доступ к Единой Силе, что вращает Колесо Времени и движет Вселенной! История полнилась ужасами, причиной которых стали такие мужчины. А в Пророчествах говорилось, что появление Дракона Возрожденного приведет к новому Разлому Мира. Будет ли его победа хоть чем-то лучше победы Темного? Да. Да, должна быть лучше. Даже после Разлома Мира уцелели люди, со временем отстроившие свой мир заново. Темный же превратит мир в склеп. В любом случае пророчества не изменятся по желанию какой-то Принятой. Их не изменят даже молитвы целых народов.
– Кажется, Амерлин запретила нам говорить на эту тему, – возразила Морейн.
Суан покачала головой:
– Она велела нам не говорить об этом никому другому. Но раз сами мы все равно уже знаем, что плохого, если мы обсудим случившееся друг с другом, – тут девушка осеклась, поскольку из-за угла прямо перед ними появилась коренастая служанка с белой эмблемой Пламени Тар Валона на груди.
Проходя мимо, круглолицая длинноносая служанка с подозрением оглядела Принятых. Судя по всему, вид у них был виноватый. Слуги-мужчины обычно закрывали глаза на то, что затевали Принятые и даже послушницы; наверное, не хотели вмешиваться в дела Айз Седай больше, чем того требовала их работа. Но служанки присматривали за обучающимися не менее строго, чем сами сестры.
– Надо только соблюдать осторожность, – прошептала Суан, когда женщина уже не могла их услышать. Как бы Суан ни была уверена, что от разговоров между собой не будет никакого вреда, больше она не промолвила ни слова, пока девушки не добрались до комнат Принятых в западной части Башни.
Обнесенные каменным парапетом галереи образовывали нечто вроде колодца, на дне которого, тремя этажами ниже, располагался маленький садик. Он представлял собой горсточку вечнозеленых кустов, в это время года торчащих из снега. Принятые, которые позволяли себе зайти слишком далеко в своих проделках, часто оказывались в этом садике с лопатой для уборки снега в руках – сестры свято верили, что физический труд закаляет характер, – но в последнее время никто из учениц не доходил до таких крайностей. Оперевшись ладонями о парапет, Морейн посмотрела вверх, на светлое зимнее утреннее небо, видневшееся над шестью рядами погруженных в молчание галерей. Пар от дыхания собирался перед лицом белыми облачками. Голоса труб были слышны здесь более отчетливо, чем в коридорах, а запах гари в чистом морозном воздухе ощущался явственнее.
В этот дворик выходили комнаты более сотни Принятых, и столько же – в соседний. Возможно, эти цифры не пришли бы сейчас Морейн на ум, если бы не Предсказание Гайтары, но она думала о них и прежде. Цифры словно кислотой были вытравлены в ее мозгу. В комнатах второго двора-колодца хватало места более чем для двухсот Принятых, однако на памяти любой из ныне живущих Айз Седай он всегда оставался закрытым. Да и здесь в обжитой части было занято едва ли больше шестидесяти комнат. Отделение послушниц тоже делилось на два дворика, а в комнатах можно было разместить более чеытырехсот девушек; но одна часть также была уже давно закрыта, а в другой жило меньше сотни учениц. Морейн читала, что некогда и послушниц, и Принятых селили по две в одну комнату. Когда-то половина девушек, внесенных в списки послушниц, проходила испытания на кольцо; из теперешних учениц такую возможность получат меньше двадцати. В Башне могло разместиться три тысячи сестер, но лишь четыреста двадцать три находились здесь в настоящее время. И еще, может быть, дважды по столько же было разбросано по разным странам. Цифры жгли мозг, словно кислота. Ни одна Айз Седай не произнесла бы подобное вслух, и сама Морейн никогда не отважилась бы произнести это там, где ее могли бы услышать. Белая Башня понемногу теряла силу. Башня теряла силу, а Последняя Битва приближалась.
– Ты слишком много беспокоишься, – мягко произнесла Суан. – Мой отец говаривал: «Меняй то, что можешь изменить, если это нужно, но научись жить с тем, что изменить не в силах». Иначе несварение желудка только заработаешь. Это уже мои слова, а не отца. – Еще раз фыркнув, она демонстративно поежилась и обхватила себя руками. – Может быть, мы уже пойдем? Я сейчас околею. Моя комната ближе. Пойдем.
Морейн кивнула. В Башне тоже учили жить с тем, что ты не можешь изменить. Но некоторые вещи стоят того, чтобы все же попытаться, даже если эта попытка заранее обречена на провал. Это был один из уроков, усвоенных ею в детстве.
Комнаты Принятых мало чем отличались одна от другой: пошире в дальней части, поуже у двери, простые обшитые темным деревом стены. Мебель удобной назвать сложно; ни одна из сестер не потерпела бы у себя в комнате ничего подобного. На полу в комнате Суан лежал маленький квадратный тарабонский коврик, сотканный из выцветших синих и зеленых ленточек, в углу стоял умывальник с зеркалом и обколотый белый кувшин. Принятым предписывалось уметь обходиться тем, что есть до тех пор, пока вещь полностью не приходила в негодость. Но когда все же наступал такой момент, лучше было иметь наготове убедительное объяснение случившемуся. Маленький столик, на котором стопкой лежали три книги в кожаных переплетах, и два стула с простыми спинками могли бы принадлежать какому-нибудь фермеру без гроша в кармане; впрочем, неприбранная кровать с раскиданными по ней смятыми одеялами была широкой, подходящей, скорее, для фермы среднего достатка. Меблировка дополнялась маленьким платяным шкафом. Никакой резьбы или украшений и в помине не было. Когда Морейн перебралась в новое помещение из маленькой, стылой комнатки послушницы, ей показалось, что она попала во дворец, хотя любая комната ее апартаментов в Солнечном Дворце была по крайней мере вдвое больше этой. Что самое приятное – в комнатке был очаг из серого тесаного камня. Сегодня любая комната, где есть очаг, сошла бы за дворец, если, конечно, дозволено расположиться поближе к огню.
Суан поспешно сунула на решетку три полена – короб для дров был почти пуст; для Айз Седай поленья приносили слуги, но Принятые должны сами обеспечивать себя дровами, – затем раздраженно фыркнула, обнаружив, что ее попытка сохранить с прошлого вечера тлеющие угольки не удалась. Видимо, второпях, спеша в покои Амерлин, она недостаточно тщательно засыпала их золой, и они все прогорели. На мгновение лоб Суан пересекла морщинка, а потом Морейн ощутила легкое покалывание, и свечение саидар снова на мгновение окружило Суан. Любая женщина, умеющая направлять, если находится достаточно близко, способна почувствовать, как другая прикасается к Силе. Но это покалывание было необычным. Женщины, проводящие много времени в совместных занятиях, иногда испытывают такое ощущение, но считалось, что оно со временем угасает. Между ней и Суан оно не угасало никогда. Порой Морейн видела в этом подтверждение того, насколько крепка их дружба. Когда сияние исчезло, короткие поленья уже весело потрескивали.