Я — не проклятый герой, угрюмо думал Мэт, и не проклятый солдат. Дудки! Он яростно гнал от себя воспоминания, как меряет шагами крепостные стены, как отдает приказ своим последним резервам выдвинуться туда, где над зубцами вала вдруг поднялись штурмовые троллочьи лестницы. Это не был я, испепели Свет того, чьи это воспоминания! Я… Мэт не понимал, кто он такой, и эта горькая мысль ничуть не радовала. Но, кем бы он ни был, всегда для него находились таверны, азартные игры, женщины и танцы. В этом он был уверен. И еще — добрый конь и любая дорога в мире, на выбор. И вовсе не то, что он сейчас делает — рассиживает в ожидании, когда кто-то утыкает его стрелами или попытается пронзить мечом или сунуть ему копье в ребра. Согласиться на это или что-то вроде этого значит свалять дурака, а дураком он быть не желает, ни для Ранда, ни для Морейн, ни для кого другого.
Мэт сел, и серебряный медальон в виде лисьей головы, висевший на кожаном шнуре, выскользнул из незашнурованного ворота рубахи. Он заправил медальон обратно, сделал хороший глоток вина. Медальон обезопасил Мэта от Морейн, и с ним ему не страшна любая Айз Седай, главное, чтоб они не отобрали его, а кто-то из них, бесспорно, рано или поздно попробует это сделать. Но ничто, разве что собственный ум, не убережет Мэта от какого-нибудь дурня, который убьет его вместе с еще тысячей-другой придурков. Как не убережет и от Ранда или от судьбы та'верена.
Мужчина обязан найти для себя выгоду, ведь в подобной ситуации сами события вроде как обвиваются вокруг него, изгибаются к нему. В каком-то смысле Ранд, видно, отыскал нечто такое для себя. Сам же Мэт как-то не замечал, чтобы вокруг него что-то изгибалось, менялось, — пока не бросал игральные кости. Впрочем, кое от чего, случавшегося с та'веренами в сказаниях, отказываться не стоит. Богатство и слава сыпались им в карманы, будто с неба; мужчины и женщины, желавшие их убить, становились их ревностными последователями, а женщины со льдом во взоре смягчались, и холод в их глазах сменялся пылкой страстью.
Вообще-то говоря, Мэту на нынешнюю жизнь жаловаться грех. И вряд ли б он захотел поменяться местами с Рандом: чересчур высоки ставки, слишком дорогая цена, чтобы влезать в игру. Все равно что навьючить на себя все тяготы та'верена и никаких удовольствий не получить взамен.
— Пора сматываться, — заявил Мэт пустой палатке, потом задумчиво помолчал и отхлебнул из кубка. — На Типуна — и рысью! Может, в Кэймлин отправиться? — Вовсе не плохой город, нужно лишь от королевского дворца подальше держаться. — Или в Лугард. — Мэт наслушался о Лугарде всяких толков. Славное местечко — для таких парней, как он. — Пора оставить Ранда, он — сам по себе, а я — сам по себе. У него теперь армия проклятых айильцев, и о нем заботится больше Дев, чем он сосчитать сумеет. Я ему не нужен, ну ни капельки.
Последнее было не вполне верно. Каким-то непостижимым образом Мэт связан с тем, добьется ли Ранд в Тармон Гай'дон победы или же его постигнет поражение. Связаны с Рандом они оба, и Мэт, и Перрин — три та'верена туго стянуты в один узел. А в преданиях будет упомянут, скорее всего, лишь Ранд, а им с Перрином, наверное, там вообще места не найдется. А еще есть Рог Валир. Думать о нем Мэту не хотелось — и не будет он думать. Пока не припрет. Однако, может, отыщется какой-то способ выпутаться и из той весьма неприятной передряги. И, с какой стороны ни взглянуть, Рог — задача не для сегодняшнего дня. Для весьма отдаленного. Если повезет, по всем этим счетам платить придется очень и очень не скоро. Только вот везения для такого поворота дел нужно поболее, чем сыщется у него.
Загвоздка же заключалась в том, что Мэт высказал вслух намерение уйти и едва ли почувствовал хоть малейшие угрызения совести. Не так давно он даже и помыслить не мог об уходе: когда он удалялся от Ранда, его тянуло обратно, точно рыбу на крючке, за невидимую леску. Потом он оказался в состоянии высказывать эту мысль вслух, даже строить планы, однако какая-нибудь незначительная мелочь отвлекала его, заставляла отложить всякие хитроумные затеи потихоньку улизнуть. Даже в Руидине, когда Мэт заявил Ранду, что уходит, он был уверен: что-то его все равно не пустит, каким-то образом удержит. Так и случилось, если можно так выразиться; Мэт выбрался из Пустыни, но он не дальше от Ранда, чем прежде. На сей раз Мэт думал, что ему вряд ли что-то помешает.
— Ну, я его не бросаю, — пробормотал Мэт. — Если уж теперь он о себе позаботиться не в силах, то никогда не сумеет. Я же ему не распроклятая нянька!
Осушив кубок, Мэт влез в зеленую куртку, рассовал по потайным кармашкам свои ножи, приладил на шее темно-желтый шарф, пряча шрам на горле. Потом подхватил шляпу и шагнул из шатра.
После относительной прохлады палатки жара тугим кулаком ударила его в лицо. Мэт не был уверен, как в этих краях со сменой времен года, но слишком уж цепко здесь, по его мнению, держалось лето. Покидая Пустыню, он предвкушал одно — наступление осени. Немножко прохлады. И тут не повезло. Хорошо хоть широкие поля шляпы отчасти спасают от солнца.
Кайриэнские перелески, раскиданные по холмам, не вызывали ничего, кроме жалости, — больше полян, чем деревьев, да и те изрядно побурели от засухи. Ни в какое сравнение с милыми уголками родного Западного Леса не идут. Повсюду низкие горбы айильских палаток, и издали, и вблизи их можно принять за груды палой листвы или земляные бугры, если только не откинуты боковые клапаны, впрочем, и тогда их разглядишь не сразу. Айильцы занимались своими делами и на Мэта лишний раз не глядели.
Пересекая лагерь, Мэт с гребня холма заметил фургоны Кадира. Фургоны стояли в круг, возчики валялись в тенечке под ними, самого же торговца на виду не было. Кадир все время отсиживался в своем фургоне и носу оттуда не казал. Покидал он свое убежище, только если приходила Морейн, проверить груз. Группки айильцев, вооруженных копьями, круглыми щитами, луками и колчанами, рассредоточились вокруг фургонов. Караульные почти не притворялись, будто заняты чем-то иным, кроме охраны. Морейн, должно быть, полагает, что Кадир или кто-то из его людей вознамерится удрать с ее трофеями, вывезенными из Руидина. Мэт гадал, понимает ли Ранд, что сам отдает ей все, чего бы она ни попросила. Какое-то время Мэт полагал, что Ранд берет верх, но уже не был в этом уверен, как раньше, пусть даже Морейн делает все, разве что в реверансе перед ним не опускается и за трубкой не бегает.
Естественно, палатка Ранда стояла особняком на вершине холма, а перед ней развевался красный стяг. Его трепало легким ветерком, и порой на нем становился виден черно-белый круг. При виде этой эмблемы по спине Мэта мурашек забегало не меньше, чем от Драконова Стяга. Если человек не идиот, то он стремится избегать всяких препон Айз Седай, и последнее, что он будет делать, — размахивать подобным символом.
Склоны были голы, но у подножия холма расположились палатки Дев, они терялись среди деревьев в седловине, виднелись и на другом косогоре. И это тоже обычная вещь, как и лагерь Хранительниц Мудрости внутри бивака Фар Дарайз Май — несколько дюжин невысоких шатров на расстоянии крика от холма Ранда. Там суетились гай'шайн в белых балахонах.