* * *
Глаза Эгвейн разом открылись. Почти полную темноту нарушало лишь слабое лунное сияние, пробивающееся сквозь дымоходное отверстие. Она обрадовалась, что лежит под несколькими одеялами, — огонь погас, и морозный холод затопил палатку. Над лицом девушки туманным облачком вилось дыхание. Не поднимая головы, она окинула взглядом палатку. Хранительниц Мудрости нет. Она по-прежнему одна.
Во время своих одиночных прогулок по Тел'аран'риоду Эгвейн больше всего боялась одного: вернувшись, обнаружить, что ее дожидается Эмис или еще кто-то из Хранительниц. А может, больше всего ее страшило не это — опасности в Мире Снов были и вправду так велики, как Эгвейн описывала Найнив. Тем не менее такого исхода девушка очень боялась. И вовсе не наказание пугало ее, хоть на них Бэйр и не скупилась. Если бы, проснувшись, Эгвейн увидела глядящую на нее Хранительницу, она любое наказание приняла бы с радостью. Но чуть ли не в самом начале Эмис предупредила: если Эгвейн войдет в Тел'аран'риод без провожатой, Хранительницы откажутся ее обучать и отошлют прочь. Худшего наказания для девушки было не выдумать. Но, невзирая ни на что, Эгвейн рвалась вперед. Как ни быстро ее учили, темп казался ей слишком медленным. Она хотела знать все — все и сейчас.
Направив Силу, Эгвейн запалила лампы и развела огонь в очажке. Гореть там было уже нечему, но девушка связала плетение, и языки пламени заиграли сами собой. Эгвейн лежала, наблюдая за облачками, слетавшими у нее с губ, и ждала, пока воздух в палатке согреется, чтобы можно было одеться. Уже поздно, но Морейн, возможно, еще не спит.
То, что случилось с Найнив, по-прежнему удивляло Эгвейн. По-моему, надави я сильнее, она бы и впрямь выпила. Эгвейн очень боялась, ведь Найнив могла догадаться, что никто из Хранительниц не разрешал ученице прогуливаться в одиночку по Миру Снов. Эгвейн была уверена, что краска смущения непременно выдаст ее, поэтому думала только об одном: не позволить заговорить Найнив, не дать той выжать правду. И Эгвейн не сомневалась, что Найнив все равно отыщет выход — кто бы ей запретил выдать Эгвейн и заявить, что все это лишь для ее же собственного блага? Оставалось поэтому одно говорить и говорить, стараясь сосредоточить все внимание Найнив на том, что неверного сделала она сама. И как бы сильно ни рассердила ее Найнив, Эгвейн, кажется, ни разу не сорвалась на крик. И как ни удивительно, каким-то образом в этот раз Эгвейн взяла верх.
Хотя, если задуматься, Морейн нечасто повышала голос, а когда это случалось, добивалась много меньшего, чем ей хотелось. Так было и задолго до того, как она начала так странно вести себя с Рандом. Хранительницы Мудрости тоже ни на кого не кричали — разве что иногда друг на друга. И, сколько бы Хранительницы ни ворчали, что вожди, мол, больше их не слушают, они, по-видимому, с прежним успехом гнут свою линию. Есть старая поговорка, которую Эгвейн раньше совсем не понимала: «Тот силится услышать шепот, кто крика слышать не желает». Больше она на Ранда кричать не станет. Тихий, твердый, подобающий настоящей женщине голос — вот что главное. Тогда, выходит, и на Найнив ей орать не следует: она ведь женщина, а не раскапризничавшаяся девчонка.
Эгвейн поймала себя на том, что хихикает. Тем паче не нужно повышать голос на Найнив, раз негромкие слова возымели на нее такое действие.
Наконец в палатке вроде бы стало потеплее, и Эгвейн, вскочив на ноги, принялась быстро-быстро одеваться. Однако ей все-таки пришлось разбить ледок в кувшине с водой, и она протерла глаза ото сна и сполоснула рот. Набросив на плечи плотный темный шерстяной плащ, девушка развязала жилки Огня оставлять их соединенными нельзя. Огонь — стихия весьма опасная и сама по себе. Когда Эгвейн выскочила из палатки, пламя в очаге исчезло. Девушка торопливо зашагала по лагерю; холод сжал ее, точно ледяные тиски.
В темноте еле виднелись лишь ближайшие палатки — невысокие тени, которые могли быть валунами на неровной земле, но лагерь простирался по горным склонам на несколько миль в обе стороны. Те высокие зубчатые пики не были Хребтом Мира — главный кряж вздымался гораздо выше, и до него было еще несколько дней пути на запад.
Эгвейн нерешительно приблизилась к палатке Ранда. Сквозь клапан входа пробивалась щелочка света. Когда девушка подошла ближе, перед ней будто из-под земли появилась Дева — роговой лук за спиной, колчан на поясе, в руке — копья и щит. Других Дев Эгвейн в темноте не различила, но она знала: они на посту, пусть даже в окружении шести кланов, заявивших о верности Кар'а'карну. Миагома находились где-то к северу отсюда, двигаясь параллельной колонной, — Тимолан и словом не обмолвился пока о своих намерениях. Где остальные кланы, Ранду было безразлично. Все свое внимание он сосредоточил на ускоренном марше к Джангайскому Перевалу.
— Он не спит. Да, Энайла? — спросила Эгвейн.
Дева кивнула, шевельнулись лунные тени.
— Он мало спит. Но человек не может обходиться без сна. — Голос у нее звучал как у матери, беспокоящейся о сыне.
Тень возле палатки шевельнулась, превратившись в Авиенду, кутающуюся в шаль. По-видимому, холода она не испытывала, а час-то уже поздний.
— Я бы колыбельную ему спела, если б считала, что толк будет. Слышала, что над младенцем женщина может и всю ночь не спать, но взрослому-то мужчине надо знать, что другим хочется к своим одеялам. — Авиенда, а вместе с ней и Энайла тихонько засмеялись.
Покачивая головой и дивясь странности айильцев, Эгвейн наклонилась и заглянула в щелочку. Палатку освещали несколько ламп. Ранд был не один. Глаза у Натаэля ввалились, он с трудом сдерживал зевоту. Ему-то спать хотелось. Ранд лежал возле одной из позолоченных масляных ламп и читал потрепанную книгу в кожаном переплете. Если Эгвейн права, то это какой-нибудь перевод Пророчеств о Драконе.
Вдруг Ранд перевернул назад несколько страниц, прочитал и рассмеялся. Эгвейн старалась убедить себя, что ничего безумного в его смехе нет, одна лишь горечь.
— Превосходная шутка, — сказал Ранд Натаэлю, захлопнув книгу и кинув менестрелю. — Прочитай страницы двести восемьдесят седьмую и четырехсотую и попробуй сказать, что я не прав.
Выпрямившись, Эгвейн поджала губы. Нет, с книгами нужно бережнее обращаться! Но в присутствии менестреля ей с Рандом говорить нельзя. Стыд и позор, что он взял себе в собеседники человека, которого едва знает. Нет. С Рандом бывает Авиенда, частенько наведываются вожди, Лан приходит каждый день, и Мэт иногда заглядывает.
— Почему ты не осталась там, Авиенда? Будь ты с ним, может, он захотел бы поговорить о чем-то ином, а не об этой книге.
— Эгвейн, ему захотелось поговорить с менестрелем, а при мне они редко беседуют. Только один на один. Если б не вышла я, ушли бы они с Натаэлем.
— Как я слыхала, дети — сплошные заботы. — Энайла рассмеялась. — А от сыновей так вообще жизни нет. Может, еще когда-нибудь расскажешь мне правду об этом, раз ты теперь от копья отказалась.
Бросив на нее сердитый взгляд — в темноте лунным отсветом блеснули глаза, — Авиенда с видом обиженной кошки зашагала к своему месту у палатки. Энайле и это показалось забавным — она от смеха за бока схватилась.