— Уж не хочешь ли ты сказать, что и я ничего не понимаю в войне? — возмутился Гаул, поднимаясь на ноги. — Я говорю, их там несколько тысяч.
Люк обнажил в улыбке белые зубы:
— Случалось ли тебе бывать в Запустении, айилец? Я провел там немало дней. — Улыбка его скорее напоминала оскал. — Да, немало… А ты кому хочешь, тому и верь, Златоокий. Время покажет, кто прав. — Люк вздыбил коня, развернул его и умчался в ночь. Двуреченцы с тревогой смотрели ему вслед.
— Он не прав, — промолвил Лойал. — Мы с Гаулом говорим о том, что видели. — Выглядел огир неважно. Он смертельно устал, и немудрено, ведь ему пришлось нести Гаула три или четыре дня.
— Ты сделал большое дело, Лойал, — промолвил Перрин. — Вы с Гаулом вместе. Очень большое дело. Боюсь, что сейчас в твоей спальне разместилось с полдюжины Лудильщиков, но ничего, госпожа ал'Вир найдет для тебя тюфяк. Тебе необходимо поспать.
— И тебе тоже, Перрин Айбара. — Тени гонимых ветром облаков играли на высоких скулах Фэйли. Она была прекрасна, но голос ее звучал жестко:
— Отправляйся сейчас же, не то я попрошу Лойала отнести тебя на руках. Ты же прямо с ног валишься.
Гаулу было трудно идти с раненой ногой, поэтому Байн взялась поддерживать его с одной стороны, а Чиад с другой. Айилец попытался было возражать, но Чиад грозно проворчала что-то вроде «гай'шайн», и он тут же смирился. Байн рассмеялась, а Гаул, сердито бормоча, позволил отвести себя на постоялый двор.
Томас похлопал Перрина по плечу:
— Ступай, парень. Спать всем нужно. — Судя по виду и тону Стража, сам он мог обойтись без сна еще дня три.
Перрин кивнул и позволил Фэйли отвести его обратно в «Винный Ручей». За ним последовали Айрам, Лойал и Даниил с десятью Спутниками, однако все они как-то незаметно отстали, и в комнатушке на втором этаже постоялого двора он оказался наедине с Фэйли.
— Целым семьям приходится довольствоваться куда меньшими помещениями, — пробормотал он. На полке над маленьким камином горела свеча. В других комнатах о свечах и думать забыли, но сюда Марин принесла свечку, как только стемнело, сама и зажгла, чтобы Перрину не пришлось беспокоиться. — Я вполне мог бы поспать на улице с Даниилом, Баном и другими парнями.
— Не будь дураком, — оборвала его Фэйли, постаравшись, однако, чтобы эти слова прозвучали любовно. — Аланна с Верин получили отдельную комнату, значит, и тебе положено.
Перрин только сейчас понял, что Фэйли уже сняла с него кафтан и расшнуровывает рубаху.
— Эй, ты что делаешь? — Он легонько оттолкнул девушку. — Думаешь, я уже и раздеться сам не смогу?
— Ладно, не буду, только ты сними с себя все. Не ленись, а то я тебя знаю. Приноровился спать одетым, а это не дело.
— Хорошо, хорошо, — пообещал Перрин и, когда Фэйли ушла, стащил-таки сапоги и только потом задул свечу и улегся в постель. И впрямь не дело валяться на кровати в грязных сапожищах, Марин такое вряд ли понравится.
Несколько тысяч. Так утверждают Гаул с Лойалом, а они врать не станут. Но могли ведь и ошибиться. Им всю дорогу приходилось удирать да прятаться, тут уж не до разведки. А Люк говорит, что троллоков и тысячи не наберется. Впрочем, Люку Перрин не верил, несмотря на все его трофеи. Белоплащники сообщили, будто троллоки рассеялись мелкими отрядами. Может, это и правда, только хотелось бы знать, как им удалось подобраться к троллокам настолько близко, чтобы это выведать. Их полированные доспехи и белые плащи так сверкают в лунном свете, что и слепой увидит.
Оставался один способ установить истину — увидеть все самому. Последнее время Перрин избегал волчьего сна, полагая, что негоже ему, рискуя жизнью, охотиться там за Губителем, когда он в ответе за весь Эмондов Луг. Но, может быть, сейчас…
С этой мыслью Перрин погрузился в сон.
* * *
Солнце стояло в зените. По небу проплывали редкие белые облака. Перрин стоял на Лужайке, где сейчас не было ни овец, ни коров, хотя под самым носом у юноши назойливо жужжал овод. На высоком шесте красовалось знамя с волчьей головой. Пусто было и возле крытых соломой домов. Кучки валежника для костров указывали место, где разбили лагерь Белоплащники. В волчьем сне редко горел огонь — костры и очаги представали или уже прогоревшими, или незажженными.
Воронов в небе не было. Часть небосвода потемнела, и там, как уже бывало, появилось окно. Перрин увидел Эгвейн, стоявшую в толпе женщин. В глазах девушки застыл страх. Окружавшие ее женщины — среди них Перрин узнал Найнив и, как ему показалось, приметил по золотым волосам Илэйн — медленно опустились на колени… Окно растаяло, и на небосклоне появилось другое. Раздетый донага Мэт изрыгал ругательства. Между заломленными назад локтями и спиной под обматывавшими тело веревками было просунуто диковинное копье с черным древком, на груди висел серебряный медальон с лисьей головой. Затем Мэт исчез, и появился Ранд. Во всяком случае, Перрину показалось, что это Ранд — в лохмотьях, в грубом плаще и с повязкой на глазах, Потом истаяло и это видение. Небо снова стало только небом, на котором не было ничего, кроме облаков. Перрин поежился. Насколько он мог судить, видения из волчьего сна не имели прямого отношения к действительности. Возможно, здесь, где все вещи изменялись, стоило лишь подумать, и его тревога за друзей обретала зримые очертания, воплощаясь в образы. Но в любом случае гадать на сей счет некогда.
Он не удивился, что оказался в длинной кожаной безрукавке на голое тело, но когда потянулся рукой к поясу, там висел не топор, а молот. Потребовалось сосредоточиться на мысли о сверкающем стальном полумесяце, чтобы вместо кузнечного инструмента появилось оружие. Сейчас ему требовалось именно оружие. Молот медленно, словно сопротивляясь, изменился, но топор, оттягивающий теперь ременную петлю, опасно поблескивал. Почему превращение шло так трудно? Перрину же требовался именно топор!
На другом бедре, уравновешивая топор, возник колчан, в руке — длинный лук, на левом предплечье — толстый кожаный наруч.
Три шага — всякий раз. окружающее дрожало и расплывалось — перенесли Перрина к ближайшему стойбищу троллоков, в трех милях от деревни. Он оказался среди заготовленных для костров огромных куч хвороста, наваленного вперемешку с обломками мебели — приволокли даже дверь, сорванную с фермерского дома. То здесь, то там стояли здоровенные чугунные котлы. Сейчас они пусты, но Перрин знал, что в них кладут, как знал и то, что насаживают на укрепленные над некоторыми кострами толстые железные вертелы. Сколько же троллоков в этом лагере? Палаток они не ставили, а разбросанные вокруг костров грязные, пропахшие вонючим троллочьим потом одеяла мало о чем говорили. Многие троллоки, как дикие звери, спали на голой земле, а то рыли себе норы и залегали там.
Осторожными шагами, стараясь покрывать зараз не больше двухсот-трехсот футов, Перрин обошел вокруг Эмондова Луга — от поля к полю, от фермы к ферме. Он медленно двигался по спирали, удаляясь от деревни, находя следы все новых и новых стойбищ. Их было очень много — сотни и сотни костров. Это значило, что троллоков здесь пять или десять тысяч, а то и вдвое больше. Определить их число точнее Перрин не мог, да это было и ни к чему. Если все пять тысяч нагрянут разом, Эмондову Лугу не устоять.