Ноги у нее подкосились, и она тяжело рухнула на камни, не в силах удержаться с помощью рук, крепко связанных за спиной. Когда-то бывшая белой шелковая сорочка, единственное, что ей оставили из одежды, порвалась еще больше, когда Галина заскользила по каменистой осыпи. Ее остановило дерево. Прижав лицо к земле, она не смогла сдержать рыданий.
– Как? – хрипло простонала она. – Как могло такое случиться со мной?
Спустя некоторое время она осознала, что все еще лежит; а ведь прежде ее сразу ставили на ноги, не позволяя ни малейшей передышки, как бы часто она ни падала. Смаргивая слезы, Галина подняла голову.
Айилки усеивали весь горный склон, несколько сот их, вооруженных копьями, рассыпались по нему среди безжизненных деревьев. Вуали, которые в любое мгновение могли быть подняты, сейчас висели у каждой на груди. Галине захотелось рассмеяться сквозь слезы. Девы! Подумать только, эти чудовищные женщины называют себя Девами. Жаль, что ей сейчас не до смеха. Хорошо хоть, что здесь нет мужчин – крошечная милость судьбы. При одной мысли о мужчинах у нее мурашки начинали ползать по коже, а если бы хоть один из них увидел ее сейчас, полураздетую...
Она с тревожным ожиданием поискала взглядом Тераву, но большинство из примерно семидесяти Хранительниц Мудрости стояли вместе, глядя на что-то выше по склону. Оттуда доносилось бормотание. Наверно, что-то обсуждали. Хранительницы Мудрости. Они жестоко и очень умело обучили ее называть их именно так; ни в коем случае не просто айилки или дикарки. Галина изо всех сил скрывала свое презрение, но похоже, они все равно чуяли его. Конечно, невозможно полностью скрыть то, что испепеляет душу.
Большинство Хранительниц Мудрости глядели в одну сторону, но не все. Свечение саидар окружало молодую хорошенькую рыжеволосую женщину с изящным ртом, которая не спускала с Галины больших голубых глаз. Наверно, то, что этим утром к Галине приставили едва ли не самую слабую из них, было проявлением их презрения к ней. Микара вовсе не была так уж слаба с точки зрения Силы – никто из них не был слаб, – но, даже несмотря на жгучую боль в разбитом теле, Галина могла с помощью одного небольшого усилия разрушить сплетенный ею защитный экран. У нее неудержимо задергалась щека; так бывало всегда, когда возникала мысль о новой попытке бегства. Первая окончилась плохо. Вторая... Содрогаясь, Галина изо всех сил сдерживала рыдания. Нельзя предпринимать больше никаких попыток, пока она не уверена в успехе. Не уверена абсолютно.
Хранительницы Мудрости распались на мелкие группки, провожая взглядами Тераву, а женщина с соколиным лицом зашагала к Галине. Внезапно, снова тяжело задышав, на сей раз от мрачного предчувствия, Галина попыталась встать. Со связанными руками и ослабевшими, точно кисель, мышцами, она смогла лишь подняться на колени. Терава наклонилась над ней, и ожерелья из резной кости и золота мягко зазвенели. Захватив прядь волос Галины, Терава резко откинула ее голову назад. Выше большинства мужчин, эта женщина делала так, даже когда обе они стояли, заставляя Галину болезненно выгибать шею и смотреть прямо в лицо Хранительнице Мудрости.
Терава была несколько могущественнее ее в Силе, а таких женщин не так уж много, но не это заставило Галину затрепетать. Взгляд холодных, глубоких голубых глаз погрузился в ее собственные и сковал ее крепче, чем грубая хватка; этот взгляд, казалось, раздевал душу Галины догола с такой же легкостью, с какой рука Хранительницы Мудрости удерживала ее голову. Она ни разу ни о чем не попросила никого из них. Ни когда ей приходилось идти весь день без капли воды, ни когда они бежали часами и заставляли ее не отставать от них, ни даже когда их розги исторгали из ее груди стоны. Но безжалостное, жесткое лицо Теравы, бесстрастно смотревшей сверху вниз, вызывало у Галины желание не просто просить – умолять. Иногда она даже просыпалась по ночам, растянутая между четырьмя колами, к которым ее привязывали, просыпалась и начинала жалко подвывать – ей снилось, будто вся ее дальнейшая жизнь проходит под властью Теравы.
– Она на пределе, – сказала Хранительница Мудрости, ее голос был тверже камня. – Воды ей и ведите ее дальше.
Отвернувшись, она поправила шаль, тут же забыв о Галине Касбан. До тех пор, пока снова не возникнет необходимость вспомнить о ней; Галина Касбан значила не больше какой-нибудь бездомной собаки.
Галина больше не пыталась подняться; она уже знала, что имела в виду Терава, когда приказала: «Воды ей». Таков был единственный способ, которым ей позволяли пить. Жажда сводила ее с ума, и она не сопротивлялась, когда мощная Дева взяла ее за волосы, как прежде Терава, и отклонила голову назад. Она просто во всю ширь открыла рот. Вторая Дева, с грубо зарубцевавшимся шрамом поперек носа и щеки, наклонила мех с водой и начала медленно вливать струйку в жаждущий рот Галины. Вода была теплая и безвкусная – восхитительная. Она судорожно, с трудом глотала, держа рот широко раскрытым. Почти так же, как напиться, ей хотелось подставить под струйку лицо, чтобы вода бежала по щекам и лбу. Вместо этого она старалась держать голову как можно устойчивее, чтобы ни капли не попало мимо рта. За это тоже полагалась порка; однажды ее отхлестали рядом с ручьем в шесть шагов шириной за то, что один глоток воды пролился по подбородку.
Когда мех убрали, та же Дева заставила Галину подняться, потянув за связанные локти. Галина застонала. Хранительницы Мудрости подобрали юбки руками, так что показались ноги над мягкими сапожками до колен. Не может быть, чтобы они собирались бежать. Нет, не после такого долгого перехода. Не по горам.
Хранительницы Мудрости вприпрыжку побежали по горному склону – легко, точно по ровной земле. Дева за спиной Галины палкой ударила ее по заду, и она заковыляла, оступаясь на каждом шагу. Это была лишь видимость бега, Дева наполовину тащила ее за собой. Палка опускалась на спину Галины каждый раз, когда она спотыкалась. Она уже знала, что, если бег продолжится всю оставшуюся часть дня, они поменяются – Дева, у которой в руках палка, и та, которая тащила Галину. Карабкаясь вверх по склонам и часто скатываясь вниз, Галина бежала. Рыжеватая горная кошка, крупнее человека, с темными коричневыми полосами, зарычала сверху, с обрывистой скалы – самка, судя по отсутствию кисточек на ушах и широкой морде. Галине захотелось крикнуть ей, чтобы она не сидела тут, а спасалась бегством, пока Терава не поймала ее. Айилки равнодушно пробегали мимо рычащего зверя, и Галина заплакала от зависти к кошке, которая была свободна.
Придет время, и она тоже окажется на свободе – она не сомневалась. Башня не допустит, чтобы Айз Седай оставалась в плену. Элайда не допустит, чтобы какие-то дикари захватили Красную сестру. Конечно, и Алвиарин постарается ее спасти. Пусть хоть кто-нибудь, все равно кто, лишь бы вырваться из рук этих чудовищ, особенно Теравы. Галина пообещала бы что угодно за свое освобождение. Она даже сдержала бы обещание. Присоединившись к Черной Айя, Галина стала неподвластна воздействию Трех Клятв, заменив их тремя другими, но в этот момент она и вправду верила, что сдержит слово, если ее спасут. Она даст любое обещание и кому угодно, лишь бы оказаться на свободе. Даже мужчине.
К тому времени, когда они добрались до низких палаток, темные цвета которых сливались с лесистыми горными склонами не хуже горной кошки, Галину поддерживали уже две Девы, толкавшие ее вперед. Со всех сторон слышались приветственные и радостные возгласы. Галина тащилась за Хранительницами Мудрости в глубину лагеря, по-прежнему бегом, по-прежнему оступаясь на каждом шагу.