Но должен же быть какой-то выход из Тар Валона, сквозь который он вырвется из сдвоенных объятий! Стоит только ему оказаться за рекой, и он сумеет ускользнуть из лап и всех Айз Седай, и Селин, и Друзей Тьмы. В этом Мэт был уверен. Выход где-то существует! И единственно, что сейчас он должен предпринять, — это обдумать свое положение со всех возможных для этого точек зрения.
Аппетитный пирог остывал на столе.
Спускаясь вниз по слабо освещенному коридору, Эгвейн продолжала вытирать руки полотенцем. Они все еще казались ей грязными, хотя вымыты были дважды. Прежде девушке и в голову не могло прийти, сколько кухонных горшков и котлов развелось в мире. На сегодня к тому же назначили день большой выпечки, так что бедным работницам предстояло выскабливать из печных труб золу и пепел и ведро за ведром вытаскивать сор прочь. А потом еще прочищать жерла печей да столы выскоблить с мелким песочком, чтоб они засверкали, точно выточенные из кости, а полы надлежало довести до зеркального блеска, полируя их, нагнувшись над половицами и встав на колени. Пепел и грязь пометили пятнами белое платье Эгвейн. Спина у бедняжки разламывалась, и девушка стремилась поскорей очутиться в своей постели, однако некстати явившаяся на кухню Верин, якобы решившая прихватить в свои покои немного еды, проскальзывая мимо Эгвейн, шепотом пригласила ее пожаловать в свои апартаменты.
Комнаты Верин располагались как раз над библиотекой, в одном из коридоров, где обычно появлялись лишь считанные из Коричневых сестер. Здесь, в этих коридорах, воздух пропитался пылью, словно Айз Седай, проживающим в комнатах справа и слева и занятым некими неотложными делами, некогда было побеспокоить своих служанок приказанием почаще протирать всюду пыль. Кроме того, коридоры вели себя довольно странно, то становясь столь узкими, будто их кто-то безжалостно сжал, то вдруг резко сворачивая в сторону, устремляясь вверх или вниз. Цветные узоры немногочисленных стенных гобеленов здесь так поблекли, точно их приводили в порядок не чаще, чем все остальное, здесь находившееся. Очень многие из ламп, висевших по стенам, не были зажжены, отчего большая часть коридора оставалась погруженной во мрак. Эгвейн казалось, будто она тут одна-одинешенька, только где-то вдали мелькало что-то белое, — видимо, послушница или одна из служанок торопилась исполнить некую службу. Туфли девушки, постукивая цокающими каблуками по каменным плитам пола, черным и белым, ничем не покрытым, пускали по залу долгое эхо. Не следовало, пожалуй, здесь продолжать неотвязные размышления о Черных Айя — неуютное местечко.
Но вот перед Эгвейн оказалось то самое, о чем упомянула в своем распоряжении Верин. Похоже, это была та самая дверь, — она располагалась возле одной из высоких площадок, украшенная темными деревянными панелями, рядышком с пропыленным гобеленом, на котором восседающий на коне король принимал капитуляцию другого короля. Имена обоих властителей Верин называла — умерли они за сотни лет до того дня, когда родился Артур Ястребиное Крыло; Верин, казалось, знала всю историю назубок. Но вот имена королей Эгвейн запомнить не сумела, не могла она произнести и названия тех давно исчезнувших стран, которыми правили властители. Для нее от всей истории в данном случае сохранилось лишь то, что умещалось на гобелене, — как теперь понимала девушка, описанном Верин очень точно.
Зал, отвечавший эхом на звуки ее шагов, представлялся Эгвейн еще более пустым и угрожающим, чем минуту назад. Она постучала в дверь и на цыпочках вошла в комнату, едва услышав рассеянно сказанное: «Кто там? Войдите!»
Сделав пару шагов по комнате, Эгвейн в изумлении остановилась. По стенам тут и там простирались длиннющие полки, оставлявшие голой лишь ту перегородку, где была дверь во внутренние покои, да стеллаж, увешанный не в один слой картами ночного неба. Эгвейн припомнила наименования некоторых из узнанных ею созвездий: Пахарь и Воз-с-Сеном, Лучник и Семь Сестриц, но иные сонмы звезд не были ей знакомы. По всему помещению лежали, валялись, торчали куда-то засунутые мимоходом книги, грамоты, свитки, повсюду среди россыпей бумажных груд громоздились, наползая друг на друга, самые причудливые и непонятные предметы. По углам виднелись необычные фигурки из металла и стекла, имеющие странную конфигурацию и неясное назначение, шары соединялись с трубками, круги, помещенные внутри таинственных окружностей, соседствовали с украшающими стол черепами и всевозможными костями, которые и описать-то словами было трудно. Нечто напоминавшее чучело бурой совы, размером не больше ладони Эгвейн, восседало на предмете, похожем больше всего на выцветший череп белой ящерицы, только таковым он быть не мог никак: череп оказался длиннее, чем рука Эгвейн от локтя до запястья, а торчащие изогнутые зубы были с палец девушки. Подсвечники, расставленные по чьей-то вольной прихоти безо всякого порядка, бросали свет на одни бумаги и оставляли в тени другие, и становилось страшно, не загорятся ли ценные документы. Сова подмигнула девушке так внезапно, что Эгвейн отпрянула.
— Ах да! — проговорила Верин. Она восседала за столом, на коем царил не меньший беспорядок, удерживая в руке с осторожностью некую разорванную страницу. — Вот наконец и ты! — Заметив, как Эгвейн украдкой покосилась на сову, она добавила рассеянно: — Она держит в страхе здешних мышей. Чтоб не жевали мои карты и бумаги. — Жестом обведя всю комнату, переполненную бумажными драгоценностями, она вспомнила о странице у себя в руке. — А вот это, кстати, любопытная рукопись! Розел из Эссама утверждала, будто после Разлома сохранилось более сотни страниц, а кому было знать, как не ей, ведь писала она об этом спустя всего двести лет… Но до нашего времени уцелела, насколько мне известно, всего одна эта страничка. И вероятно, одна только эта копия! Розел писала, что рукопись на страницах своих несет секреты, знание которых не дало бы миру спать по ночам спокойно и сладко, потому она и старалась не говорить о них открыто. И вот, пытаясь расшифровать упомянутые тайны, я перечитала сию страницу уже тысячу раз подряд…
Некрупная сова вновь воззрилась на Эгвейн. Девушка старалась не смотреть на нее.
— О чем же там говорится, Верин Седай? — спросила она учтиво.
Верин сморгнула так же значительно и внезапно, как ее сова.
— О чем говорится? Сей текст есть дословный перевод оригинала, учти это, но звучит он почти так, словно бард его декламирует Возвышенным Слогом. Слушай же! «Сердце Мрака. Ба'алзамон. Имя, что таится внутри имени, закутанного в покров имени. Тайна, что сокрыта внутри тайны, упрятанной под пологом тайны. Предавший Надежду. Ишамаэль предает всю надежду. Правда горит и опаляет. Надежда рушится перед правдой. Ложь наш щит. Кто может выстоять против Сердца Мрака? Кто может встать лицом к лицу с Предавшим Надежду? Душа Тени, Душа Тени, он есть…» — Верин вздохнула и умолкла. — На сем текст обрывается. Что ты думаешь обо всем этом?
— Не знаю, — проговорила Эгвейн. — Но мне это не нравится!
— Но почему это должно тебе нравиться, дитя мое? Любить слова ты должна — либо понимать их? Почти сорок лет я положила на изучение бесценной страницы, но до сих пор не могу ее разгадать! — Верин бережно положила страницу в папку из жесткой кожи с шелковой подкладкой, а папку небрежно запихнула в груду бумаг. — Но тебя я призвала не из-за этой страницы. — Она пошарила по столу, бормоча что-то себе под нос, то и дело схватывая груду книг или рукописей, чтобы бумаги не просыпались на пол. Наконец она подступила к Эгвейн, тонкой рукой прижимая к своей груди стопку страниц, перевязанных шнурком со множеством узелков. По страницам разбегались паутинно тонкие, еле различимые письмена. — Вот, дитя мое! Здесь все известное нам о Лиандрин и женщинах, с нею ушедших. Их имена, возраст, из каких они Айя, где родились. Все, что мне удалось разыскать в наших записях. Здесь указано даже, каковы были их достижения при обучении и чему они уделяли большее внимание. Здесь скоплено также все, что мы сегодня знаем о тер'ангриалах, ими унесенных из Башни, но таких сведений очень немного. В основном их описания. Не знаю, все ли собранное мною пригодится. Разбираясь в документах, я так и не поняла, могут ли хоть какие-то сведения принести нам пользу.