– Естественно, знаю, – принялась я выкручиваться, – но для порядка вы должны рассказать сами.
– Ладно, Лампада Андреевна, – покорно согласилась Нина.
Я с подозрением глянула на парикмахершу: уж не издевается ли она надо мной? Но девушка потерянно сидела на диване, комкая в руках бумажный носовой платок.
– У Коти не слишком удалась карьера в театре, – завела Никитина, – все ролей не давали настоящих, зажимали, ну и оклад соответственный, слезы, а не деньги…
Но Костик совершенно не тужил, потому что давным-давно считал своей основной профессией другую, актерство превратилось в хобби. И потом, как шикарно он отвечал на вопрос очередной дамы: «Где ты работаешь?»
«Я – служитель Мельпомены, – гордо говорил Катуков, – артист одного из ведущих московских театров…»
Девушки просто складывались штабелями, ну мало того, что мужчина хорош собой и интеллигентен, так еще принадлежит к таинственному и влекущему миру кулис…
Вот только денег у Костика никогда не было, и он перебивался с хлеба на квас. Но лет семь тому назад положение изменилось. Один из знакомых Катукова, блестящий скрипач Леня Маслов, собрался в отпуск. У него дома лежала скрипка Амати. Леня страшно боялся оставлять инструмент, цена которого исчисляется не одной тысячей долларов, в пустой квартире. Отнести драгоценную виолу в банк и положить в ячейку он тоже не решался, бывший советский человек успел за время дикого российского капитализма полностью потерять доверие к банковским структурам. Зная патологическую честность Кости, Леня попросил приятеля покараулить скрипку.
Катуков забрал черный футляр, положил в диван и протрясся двадцать четыре дня, поджидая возвращения Маслова. Отдохнувший Леня дал ему триста долларов. Костя сначала отнекивался, но приятель буквально силком запихал банкноты в карман. Через неделю Леня позвонил вновь. На этот раз требовалось помочь художнику, подержать пару деньков несколько статуэток, и вновь в кармане приятно зашуршали бумажки.
Скоро слава о Костике разлетелась по Москве. Он прятал деньги, драгоценности, столовое серебро, видеоаппаратуру, документы и старинные книги. На вырученные деньги Котя отремонтировал квартиру и оборудовал в ней несколько тайников. Потом начались другие дела. Например, следовало сесть в поезд и доставить во Владивосток странно молчащую девушку. Поездка не доставила актеру никакой радости, спутница за всю дорогу не раскрыла рта, отвечая только «да» или «нет» на предложения пообедать и выпить чаю. Зато за труды дали отличную сумму. Потом Костя отправился на дачу в Снегири и ровно в восемь вечера подошел к телефону и сказал: «Герман Сергеевич скончался». Зачем он это делал, Костю не интересовало. Скоро ему стали поручать пикантные дела, которые стеснялись делать сами. Например, одна дама, театральный критик, личность знаковая в актерской среде, крайне интеллигентная, даже жеманная, попросила Костика… вымазать дерьмом дверь в квартиру бывшего мужа. Катуков не дрогнул и лишь сухо поинтересовался:
– Человеческим?
– Можно собачьим, – милостиво разрешила критикесса, – главное, погуще и чтобы воняло посильней.
Костя набрал во дворе ведерко фекалий и, тихо посмеиваясь, выполнил приказ. Такое ему приходилось делать впервые, но интеллигентная дама не поскупилась и отвалила за труды тысячу долларов.
В последний год от клиентов просто не было отбоя, и Костя, не желая отказывать людям и упускать заработок, привлек к бизнесу Нину. Ей доставались дела попроще, например, доставка корзины цветов известному дирижеру… С криминальными делами Костя не связывался, впрочем, Нина не знала точно, любовник особо не распространялся о своей работе… Да и клиенты ценили его в первую очередь за безупречную честность и молчаливость.
– Знаете, где расположены тайники? – спросила я, когда фонтан сведений иссяк.
Никитина кивнула, подошла к окну, аккуратно нажала пальцем на едва заметный гвоздик. Раздался тихий щелчок, словно открыли консервную банку. В ту же секунду парикмахерша ловко подняла подоконник.
– Смотрите.
Я глянула в приоткрывшийся узенький ящичек и невольно присвистнула.
Все пространство было забито ассигнациями. Интересно, сколько тут?
– Понимаете теперь, – тихо спросила Нина, – что я взяла только свое? Если б была воровкой, стащила бы все.
Резон в ее словах определенно был, но я нахмурилась и поинтересовалась:
– Еще где?
Всего любовница знала о пяти тайниках. Два из них – в ножке стола и в кухонной стене – оказались пусты, два других – под ванной и в днище кресла – содержали деньги, золотые старинные карманные часы и телефонную книжку. Но никаких бумаг, листочков синего цвета и фотографий не было и в помине…
– Он хранил вещи только дома?
Нина пожала плечами:
– Во всяком случае, мне ничего не давал, может, Яне?
– Яне?
– Ну да, – недовольно протянула Никитина, – он про нее ничего не рассказывал, но я поняла, что они друзья детства, в одной песочнице сидели, он ей как себе доверял…
– Ладно, – вздохнула я, – пошли…
Но Ниночка не торопилась. Девушка сосредоточенно наморщила гладкий лобик.
– И чего теперь с этим делать? – ткнула она пальцем в тайник с деньгами.
Я растерянно вздохнула. А и правда, что?
Ниночка неожиданно заулыбалась:
– Знаю!
Она метнулась к письменному столу, вытащила простую записную книжку и радостно сообщила:
– Котя прямо бухгалтер. Вон как дела вел, глядите.
Я раскрыла потрепанный переплет. Перед глазами предстали ряды цифр, расставленные по графам.
– Получено. 9.06. 815.79…
Отдано 12.06 514.28…
В отсеках со словом «отдано» виднелась цепочка крестиков, только последние четыре строчки зияли пустотой.
– Вот, – улыбалась парикмахерша, – возьмите книжечку, установите личности, позвоните им и скажите: так, мол, и так, заберите вещички. А я вам ключики отдам, запомнили, как тайнички открываются? Берите, берите, – совала мне Нина в руки «гроссбух». Она явно хотела избавиться от ответственности за чужое добро.
– Записи-то закодированы, – промямлила я.
– Ну так что? – удивилась Никитина. – У вас небось целый отдел сидит, шифры отгадывает, правда?
Пришлось кивнуть головой, сунуть помятый кусок кожи в карман и забрать ключи.