Мне лень разбирать по деталям картину Андрона Сергеевича: почти вся она вылеплена по-дурацки, будто придумывалась на ходу. Вспомните хотя бы, как дешевый деревенский бандит, кошмарящий в своем Мухосранске ничтожных журналистов, откуда-то появляется в Москве, давит на спонсоров элитного показа мод, а потом становится приближенным непомерно крутого олигарха.
Всякий герой этой фильмы слишком много и подробно объясняет, что, как и зачем он делает: от того дядьки, что изображает «торговца лохматым золотом» Листермана, до той тетьки, что изображает редактора глянцевого журнала. Режиссер то ли держит зрителя за дурака, то ли сам себе весь фильм пытается объяснить, что есть глянец в его понимании. Скорей второе.
Канувшую в неизвестность сюжетную линюю с двумя гологрудыми молодками заметили, наверное, даже самые невнимательные зрители («а где эти… девки с сиськами?..»).
Нашумевшая «Жара» — такой же «Глянец», только для подростков. Ее я вынес только до половины: милый набор банальностей и благоглупостей, а также удивительной психологической немотивированности поступков всех героев (о, как встречали Чадова из армии! Всей душой верю, что все авторы и герои фильма однажды были дембелями).
Особенно мне понравилась сцена, как целая банда престарелых «фашЫстов», подобная стаду пьяных быков, носилась по всему городу за одним полутораметровым Тимоти и потом сидела до ночи у его подъезда: ну разве встретишь в Москве хоть одного человека неарийской расы? Редко бывает такое везенье: и если встретил, надо весь день тратить на его отлов, бомберов не щадя. Нет, честное слово, наши кинематографисты хуже любого шведа: они видели свою страну только по телевизору.
Картина «Нулевой километр» была тупо остановлена на первой же сцене и забыта навсегда. Даже если там дальше все замечательно (хотя не верю), нечего было начинать столь бездарной актерской игрой.
Пока лежат на полке «12» и «1612», но их я боюсь смотреть: наверняка сделано очень эпохально, и в конце нужно будет разрыдаться, как я уже делал на «Сибирском цирюльнике». Побережем нервы.
Вчера решил успокоить сердце и уйти от современников к классикам: включил недавнюю экранизацию Андрея Платонова «Отец».
Кино вдумчивое, с претензией: тарковские планы, мхатовские мизансцены — и тоже очень плохое. Его авторы могут обижаться, а обижаться нечего: ну не получилось.
Одно опечалило особенно сильно. Даже самое дурное советское кино о войне или о деревне (или, в конце концов, о народе вообще) было убедительным психологически. Да, да, была лакировка, были подмалевки вместо фильмов, было вранье натуральное. Но! Так сложилось, что великое множество русских советских актеров и режиссеров только что вышло из деревни, пожило жизнью военно-тыловой голодраной пацанвы, а иные и сами повоевали, пострадали, полютовали. В итоге, если герой или героиня советского фильма попадали в кадре, скажем, в деревнскую избу — они изначально знали, как там двигаться, знали, как там говорить, как смотреть, как жить, в конце концов. Их не нужно было учить: они сразу были дома.
А современное наше кино — все будто в гостях: хоть в окопе оно, хоть в редакции глянца, хоть в деревне, хоть в армии.
Я даже не смогу найти нужные (и отсутствующие) детали в «Отце» — но твердо видел, что и мужик, и женщина, и дети в этом фильме — они из другой жизни, они голландцы какие-то в русской избе: ничего там не понимают, не знают, не умеют, бродят, как деревянные.
Русское кино! Какое-то ты не русское стало.
Пойду я Киру Муратову смотреть. Сил нет уже никаких.
А что плохого в телевизоре? А ничего плохого.
Что мы так все взъелись, в конце концов. Окно в мир, однако. Откуда бы я еще знал, какая неприятная, хотя и приветливая с виду, власть сегодня в России, если б не было телевизора. Александр Андреевич Проханов обмолвился как-то, что в середине 90-х включал телеэкран и в течение пяти минут вдохновлялся на создание новой, кипящей страстью и ненавистью передовицы в газете «Завтра». Надо понимать, что, если экран светился и мерцал чуть более часа, вдохновения как раз хватало на роман; по крайней мере, на несколько глав.
Я его понимаю, Проханова.
А вот моя любимая женщина смотрит иногда сериал про «Дом» с Ксенией Собчак. Я тоже порой смотрю и хочу заметить, что давно не видел Алены Водонаевой, особенно мне нравилось, когда ее бил Степа Меньшиков. Моя любимая сказала, что они ушли из «Дома», и я очень огорчен. Мне кажется, что люди, побывавшие в «Доме», уже не могут никуда уйти — что им вообще делать на свободе?
Еще мне очень нравился негр Сэм — за все четыре года существования программы «Дом» это был единственный человек, который читал там книги. Я сам несколько раз видел. «Хижину дяди Тома» он читал один раз. Потом еще что-то подобное, про трудную долю бедняков и гастарбайтеров в других странах. Я очень его уважал за это и каждый раз пытался разглядеть обложку. Но его девушка всегда мешала ему читать, предназначение книги ей было непонятно и неприятно. Если бы Сэм целыми днями лазил по деревьям, она, вероятно, относилась бы к этому спокойнее.
Белые люди в этой программе вообще книг не читают, они же белые. Они круглыми сутками выясняют свои нелепые отношения, а затем, в силу стечения не совсем внятных обстоятельств, чаще всего для того, чтоб их не турнули с программы, меняют сексуальных партнеров, хотя, так сказать, самое важное нам не показывают. Но я в любом случае очень благодарен программе «Дом»: я понял, куда и с какой целью тратят свою единственную, неповторимую жизнь большинство человеческих особей в моей стране. Был БАМ, стал «Дом». Звучит почти одинаково.
А сам я по утрам читаю и одновременно смотрю несколько музыкальных каналов, переключая с одного на другой, если песни не нравятся. Хотя, учитывая то, что я смотрю музыкальные каналы без звука, вести речь о песнях как-то странно. Наверное, мне нравятся танцы. Да, определенно танцы. Но я очень не люблю, когда поют и танцуют мужчины. Это неправильные какие-то песни. Вот есть, к примеру, альтернативный музыкальный канал, там вообще одни мужчины поют, с гитарами, раздраженные, и много волос на них растет. Такая музыка нам не нужна. А есть другие каналы: там девушки, совсем не раздраженные, но тоже с волосами. Их все время как-то пригибает к земле, иногда они даже не ходят, а ползают на четвереньках, склоняя головы, как будто принюхиваясь к чьему-то следу; и от этого их еще больше колотит. Видимо, кто-то ходит там неподалеку, с резким запахом и босой. Порой я, заинтригованный, бросаю читать новую книгу Быкова и очень переживаю за девушек, не в силах оторвать глаз от экрана. Даже звук иногда включаю, но тут же выключаю. Хорошо, что у телевизора есть эта функция: раз — и ничего не слышно. Ползайте молча.
Все, доползли. Ну, давай, Дмитрий Львович, рассказывай, чем там дело кончилось. Не, погоди, опять началось.
Другие каналы у меня плохо показывают, все сорок восемь или около того. Потому что на крыше у меня упала антенна, и поднимать мне ее лень — лет эдак уже семь или восемь все рябит и поскрипывает. Это мне тоже нравится, потому что у политиков такие смешные и искривленные лица получаются, какие, собственно, и должны у них быть.