Безлетов сделал заказ, вполне пристойный — с первым, мясом и десертом. Саша немного воспрял духом и каждый раз внимательно смотрел на появляющуюся с подносом официантку — не к ним ли она спешит.
— Сейчас я тебя познакомлю с одним человеком, — сказал Безлетов. — Мы с ним работаем вместе. Он иных взглядов, чем я. Часто спорим с ним. Но я очень хочу, чтоб вы пообщались. Мне кажется, он какие-то важные вещи понял…
— Которые я еще не понял, — улыбаясь, сказал Саша: им несли супчик. Над супчиком вился дымок.
Безлетов улыбнулся в ответ.
«Что же я так проголодался, даже нехорошо… — думал Саша, активно потребляя суп. — Замерз просто», — оправдал он себя.
— Ну что, Саша, как дела? — поинтересовался Безлетов. Он держал в руке ложку с супом, который так и не начал есть, что-то колдуя с салфетками. «Вот хотел судью убить, но не получилось», — мысленно ответил Саша бодрым голосом, глядя на оливку в ложке Безлетова. Но ничего вообще не сказал, только скорчил неопределенную гримасу.
— Где ваш человек-то? — спросил Саша.
— Придет скоро. Работы много.
— Он тоже советчик? Чем занимаетесь?
На этот раз гримасой ответил Безлетов, угадавший почти не таимую иронию в вопросе Саши, — гримаса Безлетова означала, что говорить несерьезно на эту тему ему не хочется, впрочем, и серьезно тоже. К тому же долго объяснять.
— Саша, знаете… По большому счету, ваша судьба не должна меня трогать. Вы — посторонний мне человек. Но… Как бы пошлости не сказать… Память о вашем отце… И сами вы мне симпатичны, потому что… кажитесь живым…
Саша понимающе кивал — а вернее, достаточно небрежно изображал эти понимающие кивки: «Да, да, я слушаю вас внимательно, да, да, это все верно, мы оба любили папу, и я действительно кажусь живым…» Безлетов приметил некую вялую неискренность и неприязненно сморщился.
— Саша, вы никогда не замечали, что действия «союзников» представляют весьма странную смесь мужества и шутовства? — сенил он вдруг тональность.
— Мало того, ваше мужество — это мужество шута, который поначалу честно думает, что его не накажут, а потом удивляется, что наказали, и продолжает шутовство уже из мазохизма.
— В точку, — сказал Саша. — Я именно так и думал. Он доел суп и теперь выглядывал официантку со свининой.
— Вот ты опять ерничаешь. Тебе это не к лицу, ты не думаешь?
— А что это вы ко мне все время то на «вы», то на «ты»? — спросил Саша. Безлетов секунду смотрел на Сашу внимательно, напряженно думая о чем-то.
Саша, улыбаясь, разглядывал Безлетова.
— Да какая разница, — ответил Безлетов, тряхнув головой. — Ты мне скажи, пожалуйста, что вы хотите? Я тут… получил доступ ко всем вашим документам, партийным манифестам, программе вашей, листовкам. Изучил все это внимательно. Много пафосной брани, всхлипов, истерик, слов много. Но я одного не пойму: чего надо-то вам? Ну, вот вы умеете мужественно ерничать, получать по лбу и опять подставлять лоб — а дальше? Хотите установить порядок? А в чем он выражается?
— «Порядок», «русский порядок», — с кривой улыбкой повторил Саша. — Опять вы нас с кем-то путаете.
— Так вы не хотите порядка?
— Вот ведь как: хотим мы порядка — вас это раздражает. Не хотим порядка — опять раздражает.
— Да потому что ни у вашего порядка, ни у вашего беспорядка нет никаких примет, черт возьми! Ни одной! Основываясь на чем вы будете строить будущее? На детских стихах Костенко? Или на его безумной философии кочевника евразийских пространств?
— Основываясь на чувстве справедливости и чувстве собственного достоинства, — устало ответил Саша. — Если бы у меня был сын, я бы его растил именно так.
— Страна — не сын, Саша! — Безлетов сказал это негромко, без патетики, потому что вспомнил о супе, и было бы пошло артистически восклицать и затем нести ложку ко рту.
— В этой стране революции требует все, — сказал Саша, наблюдая, как Безлетов ест суп. — У вас же хороший вкус, Алексей, как вы смиряетесь со всем этим кошмаром вокруг? Любой мыслящий человек — на заводе он работает или на земле, в белом ли халате или в военной форме — понимает это. Закройте глаза, прочтите десять раз «Отче наш» — потом включите теле, и вы поймете, что там одни бесы.
— Какие бесы, Саша! Какие бесы! Если и есть там кто — так безвредные дураки. И нет никакого кошмара, вы просто не знаете толком ничего, начитались вашей мутной прессы…
— Ну вот, вы уже смирились. — Саша смотрел на Безлетова и думал о мясе, хотелось мяса.
Безлетов пожал плечами — это означало: какой бред, Боже мой!
— Вы так ругаете меня, — продолжил Саша, — как будто это мы все затеяли, горстка пацанвы. И мы сейчас сдвинем земную ось, мы повергнем Россию в кровавый хаос, и все обвалится. Я даже начинаю гордиться нами… А мы ведь — случайность, Алексей. Нас случайными сквозняками согнало.
Революция приходит не сверху и не снизу — она наступает, когда истончаются все истины…
— Я это где-то слышал…
— Я тоже.
— Только истины истончаются в вас самих! — Безлетов нацелился ложкой в Сашу. — Этот момент ты упустил. Они не вне вас истончились, а внутри вас. Внутри тебя, Саша! Вы не знаете, что все неминуемое заставляет людей меняться, вы еще не пришли к этому пониманию. Знаешь, почему ты, почему все вы так жаждете подмять всех вокруг себя? Вы не знаете, куда себя деть, что делать с собой. По сути, каждый из вас разрешает собственные психологические травмы…
— Алексей, пошлость. Ну, честное слово, пошло так говорить. Вам не стыдно? Человек, созданный из глины, — весь сплошная травма. Вы травма, я травма, любой. И все мы их разрешаем, свои травмы, всю жизнь… Как вам всегда хочется все свести к каким-то комплексам, причем к чужим комплексам. Вы со своими разберитесь…
— А я свои комплексы не реализую, пытаясь всех построить, а кое-кого и пристрелить.
Сашу слегка передернуло.
— Но вы живете в согласии с людьми, которые и глупы, и жестоки, и подлы, — сказал он, помолчав. — И даже работаете на них.
— Они нормальны, — ответил Безлетов, — им, может быть, не хватает интеллектуального блеска, но у них, в отличие от вас, хотя бы присутствует здравый смысл.
— Алексей, меня тошнит от ваших слов, поверьте. Я всегда догадывался, что вы либерал, но не в такой же степени.
Саша хотел сказать, что Безлетов стал холуйствующим либералом, но не сказал, увидев, что несут второе.
— Либерал — это что, ругательное слово? — спросил Безлетов. Он все еще не злился всерьез — но щедро добавлял снисходительности в речь.
— В России это хуже чумы, — просто ответил Саша. Безлетову тоже принесли второе — и некоторое время они ели молча.
«Водки бы предложил, что ли, — подумал Саша. — Не пьет, наверное, во время рабочего дня. А то пахнуть будет, когда придет время советовать… Как они советы дают, а? К уху припадают и шепчут? Хотя, какой рабочий день, время часов восемь вечера… А! Он же за рулем, наверное!»