– Конечно, не делала.
Рональд занимался установкой сигнализации на мельнице, и Генриетта часто приглашала его на чай с домашним тортом. Она вполне могла рассказать ему про выставку, хотя и не помнила, когда это произошло.
– Я сказал Рональду, что дела задержат меня в этих краях на большую часть недели, и он любезно достал для меня приглашение. – В тоне Джеда сквозила неподдельная искренность. – Никакого коварства, все предельно честно, как видите.
Ничего она не видела, когда дело касалось этого человека. Он приехал, и все тут. Ей оставалось только попытаться выйти из положения с наименьшими потерями и надеяться, что у него хватит совести уйти пораньше.
Не хватило.
Мать Генриетты присоединилась к ним после ленча. Дэвид, узнав, что Джед – владелец мельницы, где обитает Генриетта, тут же представил его Сандре Ноук, и глаза у той радостно засветились. Генриетта мысленно застонала: ее мать вполне способна заговорить Джеда до того, что он и сам не заметит, как потратит несколько сотен.
Сандра Ноук сразу увела его в укромный уголок, где стояли мягкие кресла и столик для чаепитий, и Генриетта видела, что перед ними, как по волшебству, появились тарелки с едой и бутылка лучшего вина, которое мать предназначала только для избранных клиентов. Генриетта дрожала от плохого предчувствия. Что там рассказывает мать? А о чем он спрашивает? Ведь Джед сам признался, что нисколько не интересуется ее искусством, так о чем же они так долго говорят?
– Дорогая, он просто великолепен! – До закрытия выставки оставалось пятнадцать минут, когда Сандра отпустила наконец Джеда. Она тут же подошла к дочери и тоном сообщницы зашептала ей в ухо: – Почему же ты никогда о нем не рассказывала? Он ведь с ума по тебе сходит!
– С чего ты взяла? – Генриетта бросила на мать сердитый взгляд. – Я его едва знаю, поэтому и не рассказывала.
– Хм! – Сандра Ноук была мастером многозначительных восклицаний, и теперь, слегка приподняв выщипанные брови, она добавила: – Он купил четыре картины «Времен года», ты в курсе?
– Не может быть! – Генриетта даже не знала, радоваться ей или нет. – Ну, Джед ведь владелец «Мельницы монаха». Может, для него это выгодное вложение денег? – неуверенно произнесла она.
– Наверняка. – Голос матери прозвучал сухо. – Пойди попрощайся с ним, Хен. С его стороны было очень мило сюда прийти.
Да уж, разумеется. Генриетта глубоко вздохнула и пошла к Джеду.
– Мне особенно нравится зимний пейзаж. – Он рассматривал картины и не взглянул в ее сторону, хотя явно заметил ее приближение. – Небо просто прекрасно! Этот белый отсвет на серебряном фоне – удачная находка.
– Спасибо. – Она и сама отдавала предпочтение зимней картине, и именно по той же самой причине. – Но я надеюсь, моя мать не очень давила на вас. Она может быть невероятно настойчивой, когда нападет на след, и не умеет смиряться с отказом. Вы не должны…
– Генриетта, я от них в восторге! – Он перебил ее срывающуюся речь непререкаемым тоном и посмотрел на нее сверху вниз. – Хотя вы и невысокого мнения обо мне, я все же не лишен некоторых зачатков вкуса, которые позволяют мне по мере сил ценить искусство во всех его проявлениях, – сухо произнес он.
Вот опять, он опять это делает – выворачивает ее слова наизнанку.
– Кое-что из вашей керамики тоже весьма оригинально. – Он повел ее за собой по залу, крепко держа под руку. Они двигались от одного изделия к другому, и Генриетта с упоением рассказывала о своем искусстве, но через несколько минут заметила на лице у своего спутника улыбку.
– Что случилось? – Она настороженно взглянула на него – Мелвин в свое время мастерски умел заставить ее почувствовать себя полной дурой.
– Ничего, – поспешно заверил ее Джед. – Просто вы так увлеченно говорите о своей работе… даже страстно. Кажется невероятным, что вы можете продавать свои произведения, – мягко произнес он.
Ее серьезные карие глаза внимательно наблюдали за ним еще несколько секунд, и Джед от волнения затаил дыхание, но потом девушка расслабилась и признала:
– Это очень трудно. Они становятся частью меня, почти как дети. Есть пара вещей, которые я так и не решилась отдать.
Раньше таких вещей было больше чем пара, но в ту злосчастную ночь Мелвин уничтожил большинство из них в припадке яростной ревности и даже разорвал на клочки ее любимую картину, написанную со старой фотографии отца. Она не сразу поняла, что муж ревновал ее и к творчеству. Разумеется, он не завидовал ее таланту: его собственная одаренность превосходила ее способности, как парящий в небесах орел затмевает обычного скворца. Просто Мелвин хотел, чтобы в мыслях Генриетты не было места ни для чего другого, кроме него самого.
Она вдруг заметила, что Джед смотрит на нее как-то странно, и добавила с напускной веселостью:
– Но жизнь заставит. Ничего не поделаешь, приходится зарабатывать.
– Что ж, если все ваши работы так же хороши, то покупатели скоро станут обивать порог вашего дома.
– Сомневаюсь.
В ее голосе явно слышалось недоверие, и Джеда охватило отчаяние. Чего он вообще старается? Она не принадлежит к его типу женщин, с этой ее манерой смотреть испуганными, широко распахнутыми глазами и поведением недотроги. Она все еще влюблена в своего мертвого мужа; что ж, это к лучшему – меньше всего Джеду хотелось рисковать своими чувствами. В какой бы то ни было форме.
– Не сомневайтесь. – Он сделал шаг в ее сторону, голос у него стал низким и спокойным. – Первое, что вы должны уяснить себе в этом мире, где человек человеку волк, – это что вы лучше всех. Только так можно добраться до вершины.
– Мне кажется, что добраться до вершины не так уж важно. – Она воинственно задрала подбородок, чувствуя, как что-то неприятно сжимается в груди и мешает дышать.
– Тогда и не доберетесь, – просто сказал он, слегка приподняв бровь.
– Очень может быть. – Генриетта даже слегка усмехнулась: кажется, роли переменились и теперь она хозяйка положения. – Где бы я ни оказалась, я буду получать от этого удовольствие. А вы можете так про себя сказать? – не удержалась она.
– Я? – Она задела его за живое. Твердые, чувственные губы плотно сжались, а глаза сузились до ослепительно голубых щелок. – Мы говорим не обо мне.
– Так давайте поговорим о вас. – Она нежно улыбнулась.
– Хорошо, тогда за обедом, – моментально согласился он.
Вся нежность тут же испарилась.
– Это вряд ли. – Генриетта совершила ошибку, опустив взгляд, который тут же уперся в раскрытый ворот синей рубашки, а точнее – в завиток черных волос, видневшийся в вырезе. Джед пришел на выставку в галстуке, Генриетта точно помнила, но во время беседы с матерью галстук куда-то исчез, а вместе с ним и некоторая доля утонченности. Он был бы страстным любовником. Мысль, возникшая ниоткуда, отозвалась теплотой, разлившейся где-то внизу живота.