– Так какого же черта тебе надо? – прорычал он яростно.

– Я хочу, чтобы мы расстались, – с трудом выговорила она. – Сказали друг другу «прощай» – без упреков и обид. И… еще я хочу, чтобы ты подыскал другого руководителя для «Бержика и сына». Я, конечно, останусь до тех пор, пока ты не найдешь кого-нибудь, но потом я хотела бы уйти.

– Ты только что сказала, что вроде меня любишь, и тут же собираешься меня подвести, – воскликнул Хок с яростью, которая ошеломила ее. – Что же это у тебя за любовь такая?

– Такая… моя любовь, – спокойно ответила Джоанна, приподняв подбородок.

– Тогда она ничего не стоит. – Он схватил ее за плечи и рывком притянул к себе. – Считается, что если кого-то любишь, то хочешь быть вместе с любимым, – злобно отчеканил он.

– Откуда ты знаешь? – Внезапно по ее жилам расплавленным свинцом заструился гнев, и она обрадовалась его обжигающей силе, которая запечатала ее истекающее кровью сердце; она стряхнула с себя его руки с не меньшей, чем у него, злобой.

– Знаю. – Он тяжело дышал, в глазах вспыхивало синее пламя. – Когда-то я любил, целую вечность назад, и я хотел быть с ней, но у нее на этот счет были свои соображения.

– И ты позволил ей уйти? – спросила она спокойно, ее гнев утих так же внезапно, как родился. – Ну, конечно, вот это была настоящая любовь!

– Я позволил ей уйти, потому что презирал ее. – Его голос был холоднее льда. – Она изменила мне с другом, которого я любил, как брата. Они за моей спиной крутили роман уже несколько недель, прежде чем я все узнал. Но им пришлось очень раскаяться. Однако тот случай объяснил мне, чему я очень рад, что любовь – просто еще одно название секса.

– Нет, – прошептала она с болью. – Просто ты любил женщину, которой на самом деле не существовало, любил образ, который она создала. Ее ты никогда не любил.

– Что ты об этом знаешь? – произнес он угрожающе.

– Твоя мать не могла разлюбить твоего отца, несмотря ни на что, – сдавленно произнесла Джоанна. – Я уверена, что она пыталась, тогда все было бы намного проще, но не смогла, так и я не могу разлюбить тебя, что бы ты ни делал. Я не хотела этой любви, Хок. Но это выше моих сил. Единственная моя защита, единственное, что я могу сделать, чтобы не стать такой, как твоя мать – сломленной, страдающей, – это прожить свою жизнь без тебя. Я именно это имела в виду, когда сказала, что не выйду за тебя, даже если ты попросишь. Тогда история повторится снова, и я думаю, что в этом случае тебе будет противно еще больше, чем мне.

– Значит, все кончено?

– А ничего и не начиналось.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Ее храбрые слова – такие благородные, как она уверила себя с горечью, – снова и снова вспоминались ей, словно в насмешку над ее отчаянием, когда она осталась одна.

Хок отвез ее домой в сгущающейся темноте, не говоря больше ни слова, его лицо было темнее, чем грозовая туча, а руки так сильно сжимали руль, что побелели костяшки пальцев.

Когда они вошли в дом, он сказал отрывисто и холодно:

– Я думаю, ты предпочтешь поужинать здесь, а не в городе?

– Да… пожалуйста. – Она попыталась принять отрешенный вид, но не сумела. – Может быть, можно попросить, чтобы поднос принесли в мою комнату?

– Я скажу Кончите, чтобы она об этом позаботилась.

И пока Джоанна шаг за шагом поднималась по красивой винтовой лестнице, его глаза сверлили ее затылок.

Если ей и требовалось доказательство того, что у Хока каменное сердце, она получила его тем же вечером. Джоанна не надеялась, что Хок придет в восторг, услышав, что она его любит, поскольку не оправдались его планы завлечь ее в постель, но неужели ему не под силу доброе слово, понимающий взгляд или хотя бы сочувственное молчание?

Ведь в конце концов страдает она, а не Хок. Это ее сердце разбито, ее чувства растоптаны… И она погрузилась в свое горе. Горячие слезы текли и текли по ее щекам.

Она все еще не могла успокоиться, когда час спустя в дверь постучала Кончита – узнать, что мисс желает на ужин.

– Мне все равно, Кончита. – Сама мысль о еде внушала отвращение. – Передайте повару, что мне можно то же, что и мистеру Маллену.

– Но мистер Маллен сегодня ужинает у Сандерсонов… – бодро ответила Кончита, но тут же запнулась и бросила на Джоанну тревожный взгляд, явно испугавшись допущенного промаха.

– Ах да, я и забыла, – небрежно ответила Джоанна, словно лгать для нее было так же естественно, как дышать. Наверное, это прозвучало убедительно, поскольку Кончита снова расслабилась и спустя несколько минут весело упорхнула прочь.

Сандерсоны… Джоанна помнила Сандерсонов: мистер и миссис Сандерсон, богатые до неприличия и исполненные сознания собственной значимости, и их дочь Виктория – элегантная, красивая, откровенно без ума от Хока. Они приходили к Хоку в Сочельник, и злобные взгляды Виктории ясно показали Джоанне, как эта восхитительная блондинка относится к ее присутствию в доме Хока.

Итак, он поспешил утешиться с чувственной Викторией? Джоанна поймала себя на том, что скрипит зубами. Ну нет, она не позволит себе страдать из-за этого, ей все равно, все равно!

До того, как в семь часов Кончита принесла поднос с ужином, Джоанна успела позвонить в аэропорт и заказать билет на ночной рейс во Францию – к счастью, кто-то отменил заказ и как раз оставалось свободное место. Джоанна вполне отдавала себе отчет, что это трусливый выход из положения. Но увидеться завтра с Хоком, возвращаться с ним вместе во Францию, как он задумал, – просто немыслимо!

Джоанна дождалась в холле такси и тихо выскользнула из дома. Хоку она оставила записку, где благодарила за гостеприимство и извещала, что в сложившихся обстоятельствах сочла за лучшее уехать немедленно. Рубиновый кулон и браслет она оставила на тумбочке.

В самолете Джоанна почти не спала и, когда они приземлились в Париже холодным дождливым утром, от пережитого волнения и смены часовых поясов чувствовала себя совсем больной. Добравшись до дома, она упала на кровать, не раздеваясь, но вместо того, чтобы погрузиться в глубокий продолжительный сон, через два часа уже проснулась.

Она приняла душ, оделась и вышла из дома, когда еще не было восьми. Владевшее ею нервное напряжение заставило ее пройти почти все расстояние до издательства пешком. Впервые за все время Париж показался ей унылым и тусклым, парижане – угрюмыми. Сама атмосфера была безжизненной, воздух тяжелый и неподвижный.

Тупое оцепенение, не покидавшее ее со времени их разговора с Хоком в автомобиле, слетело в одно мгновенье, когда, придя в издательство, Джоанна обнаружила в своем кабинете Пьера, который обшаривал ее шкаф с документами, запертый ею перед отъездом. В одно мгновение апатию как рукой сняло.

– Что вы тут делаете?

Оба они сразу поняли, что сейчас не время для обмена любезностями. При ее появлении Пьер быстро оглянулся и уронил папку, которую держал в руках. Документы веером разлетелись по полу.