Справа и слева вынырнули две хорошенькие блондиночки, одетые, похоже, в одни фартучки. Мило улыбаясь, они поставили перед гостями подносы, на которых находились составляющие будущих кулинарных шедевров. Набор Ивана смотрелся вполне обычно: пара морковок, бутылочка с темным содержимым, лимон, грецкие орехи, уже очищенные от скорлупы, изюм, сахарная пудра и укроп. А вот перед Риммой возвышалось множество всяких баночек с непонятными сыпучими продуктами (вполне вероятно, что они являлись крупами), еще на ее подносе белели яйца. Подробнее изучить ингредиенты я не сумела, потому что глаза сфокусировались на здоровенной стеклянной емкости, в которой медленно моргала крупная, зеленая, самая настоящая и живая… лягушка.
– Ёлы-палы… – прошелестела Валечка. – Убью Машку! Эта Римма, че, правда, жабу жарить собралась? Ну, блин! Давай, Арина, начинай с Ивана!
Я повернулась к Орлову.
– Ваше блюдо…
– Свекла из морковки, – затараторил прозаик, – готовится быстрее, чем естся. Но прежде чем приступить к процессу, хочу изложить философскую концепцию кушанья.
– Только без монологов о смысле бытия, – занервничала Валечка. – Хотя хрен с ним, пусть двадцать семь секунд покрякает, а потом заруливай его.
Я растерялась и начала шарить глазами по суфлеру, отыскивая секундомер. Ну почему Валечке пришло в голову отвести Ивану для высказывания именно двадцать семь секунд? Как их отсчитать? Может, произносить про себя: и раз, и два, и три?
– У каждой вещи есть эмоциональная сущность, – закурлыкал прозаик, – поэтому необходимо стать вегетарианцем. Вам не понять писателя, мы – обнаженные нервы. Вот ем я ломтик колбасы и ощущаю состояние говядины, как она бродила по лугам, пила воду, наслаждалась медом…
Я закивала головой. Наверное, Орлов прав, мне не понять истинного литератора. В конце концов, я никогда не претендовала на место Достоевского, всего лишь пишу милые детективы, книги для отдыха и расслабления. Но все же хорошо знаю: «говядина» не способна бегать по травке, подобным занимается корова. И может ли буренка во время прогулки наслаждаться медом? Каким образом ей добыть сладкие капли из улея?
Перед глазами развернулась картина: здоровенная коровища подкрадывается к пчелиному «домику», вытаскивает правым копытом торчащую за рогами соломинку, втыкает ее в улей и…
– Овощи! – взвизгнул Иван. – Вот наше спасение! Но, согласитесь, постоянно есть морковку надоест.
– Да, – кивнула я, – тонкое наблюдение.
– Без ехидства, пожалуйста, – не одобрила ведущую Валечка. – Зажги любовь к гостю, думай о том, что придурок скоро уйдет.
– Морковка, морковка, морковка… так и в депрессию впасть можно, – вдохновенно вещал Орлов, абсолютно не подозревавший, что ведущая, кроме его речи, слушает еще и наставления режиссера. – Поэтому я маскирую ее под свеклу! – радосто пищал Иван. – Сейчас натру корнеплод, полью гранатовым соком, оранжевый цвет превратится в темно-красный, добавлю укропчика…
– Не проще ли взять сразу свеклу? – не посмотрев на суфлер, спросила я. – Зачем столько мучений с морковкой?
Иван заморгал.
– Ну ёлы-палы… – заныла Валечка. – Что ты пристала к долдону, похвали его, пусть готовит, а сама займись пока Риммой.
– Восхитительный рецепт, – закатила я глаза, – начинайте.
– Вам правда нравится? – осторожно осведомился Орлов.
– Да-да! – с жаром закивала я.
– Не лукавите?
– Нет-нет!
– Думаете, свекла из морковки ерунда?
– Полагаю, она замечательна. Вы сделайте, а мы оценим!
Зал захлопал и загудел.
– Молодца, – похвалила Валечка, – мастерство не пропьешь.
Я обрадовалась. Ну и ничего страшного в гостях нет!
– Зачем меня позвали? – взвизгнула Римма. – Все внимание Орлову. Ясное дело, вам забашляли за его пиар! А я стою тут никому не нужная… Даже голову ко мне не повернули. Все, прощайте!
– Держи истеричку! – заволновалась Валечка. – У нас кулинарное шоу, милая семейная программа, а не передача «Двери», где люди морды друг другу бьют. Смикшируй скандал.
– Ой, какая лягушечка… – засюсюкала я. – Как ее зовут?
Римма прищурилась.
– Вы знакомитесь с сосисками перед ужином?
– Простите, не понимаю…
– Перед тем как бросить сосиськи в кипяток, жмете каждой руку и говорите «Добрый вечер»? – не успокаивалась Римма.
Агрессия, исходящая от поэтессы, пугала.
– Нет, конечно, – решив обратить грубость в шутку, засмеялась я, – у колбасных изделий нет рук, и всякие там шпикачки не понимают человеческую речь.
– За каким тогда дьяволом спрашиваете имя у котлеты?
– Извините…
– Из этой жабы мы сейчас сделаем филе.
– Ой! Она ведь живая! – подпрыгнула я.
– Предпочитаете питаться дохлыми тварями? – оскалилась поэтесса.
Я потеряла способность выражать мысли словами. Клосс взяла с подноса молоток, положила его на стол и, зловеще ухмыляясь, начала снимать крышку с банки. Валечка издала протяжный стон, зрители затаили дыхание. И тут до меня дошло: поэтесса сейчас преспокойно убьет живое существо, потом, особо не мучаясь, пожарит останки несчастной лягушки и предложит ведущей отведать блюдо. Только не надо сейчас напоминать мне, что паштет, который во время завтрака я мазала на тост, когда-то был прелестной уточкой, и я не имею никакого права ненавидеть госпожу Клосс! Все правильно, но птичку не резали на моих глазах!
Пальцы Риммы тем временем соскальзывали с пластмассовой крышки.
– Давайте помогу, – предложил Иван, временно отвлекшийся от трансформирования морковки в свеклу.
– Вы способны справиться со столь трудным и опасным делом, как открывание банки? – не упустила момента поиздеваться Римма и отвернулась от прозаика.
Иван покраснел, взял стеклянную емкость, поднатужился…
– До сих пор ни одному мужику не удалось ничего хорошо сделать до конца, – продолжала Римма.
Зал зааплодировал, Орлов надулся, но крышка даже не пошевелилась.
– Обязательно уронят, – вещала поэтесса.
Орлов вздрогнул, банка выпала из его рук.