Через открытое окно слышно было, как резвится, повизгивая от восторга, ребенок. Обычно в это время Жанетта купала его: малыш обожал плескаться.
Госпожа Моризе тревожно поглядела на Гортензию.
– Вам будет угрожать опасность? Да, я чувствую…
– Быть может, только, пожалуйста, не беспокойтесь. Если вы согласитесь оставить Этьена…
– Да как вы можете в этом сомневаться? Конечно, я оставлю и ребенка, и кормилицу, пусть живут столько, сколько вам будет нужно. У меня никогда не было детей, а теперь вот благодаря вам появился внучек. Это просто замечательно!
– Вы действительно очень добры. Само собой разумеется, я заплачу вперед за несколько месяцев и…
Госпожа Моризе махнула на нее рукой.
– Ни слова об этом! Вам еще понадобятся ваши деньги. И потом, разве за внука платят? Езжайте с миром, дорогое мое дитя, ваш маленький Этьен ни в чем не будет испытывать недостатка. Даже в ласке. Особенно в ласке…
Повинуясь внезапному порыву, Гортензия поцеловала старую женщину. А потом сказала:
– Вы столько для нас сделали! Я просто обязана открыть вам правду. Впрочем, удивительно, что, зная вас, Видок ни о чем даже не намекнул.
На этот раз госпожа Моризе рассмеялась.
– Какую правду? Что вы не госпожа Кудер, не живете в Сен-Флуре? Мое дорогое дитя, я это и так уже знаю. Как говорили во времена этой ужасной революции, от вас за пятнадцать лье несет аристократкой.
– Ну что ж, надеюсь, у вас у одной такой тонкий нюх. Меня зовут Гортензия де Лозарг. Однако большая часть из того, что я вам рассказывала, правда: я вдова и сбежала от свекра, который хочет отнять у меня ребенка. А сейчас есть все основания полагать, что в Сен-Манде меня выследили. Сыну-то ничто не угрожает, а вот мне лучше уехать. Поеду помогать моей подруге, графине Морозини, спасать ее брата… если только это будет возможно.
– Тогда идите собираться… только возвращайтесь поскорее. Я хочу, чтобы вы считали этот дом своим. Здесь вас всегда встретят, как… мою собственную дочь.
Сборы были недолгими. Чуть больше времени ушло на прощание и расставание с маленьким Этьеном. Гортензия с тяжелым сердцем все целовала и целовала сына, поминутно давая Жанетте все новые наставления, а та, хоть и всплакнула, но все же поклялась скрупулезно выполнять указания хозяйки.
Но вот наконец и последний поцелуй. Теперь Гортензия заперлась у себя в комнате. Ей еще надо было кое-что сделать.
Когда она спустилась вниз в сопровождении Онорины, нагруженной баулами, в руке у нее было сложенное письмо. Гортензия передала его хозяйке дома.
– Сохраните это письмо, моя дорогая. Оно адресовано Франсуа Деве в замке Комбер. Это мой самый надежный друг. Если… если со мной что-то случится, если вы меня больше не увидите… ведь всякое бывает…
– Не говорите таких вещей, милочка! – воскликнула госпожа Моризе, поспешно осенив себя крестом. – Не к добру это!
– Обычные меры предосторожности еще никогда никого не губили. В общем, если я не вернусь, отошлите это письмо и ждите: к вам приедут.
– Этот господин Деве?
– Может быть, и он, но скорее всего другой. Того человека зовут Жан, и я должна вам сделать еще одно признание: я вдова, но у Этьена есть живой отец.
Госпожа Моризе мило улыбнулась, так, как только она одна умела, и, привстав на цыпочки, поцеловала Гортензию:
– Не выдавайте мне своих секретов. Я слишком вас люблю, чтобы не понять самой. А теперь, дитя мое, езжайте с миром. Я сделаю все, как вы просили. Но от всего сердца надеюсь, что скоро вы сами придете за письмом.
В тот же вечер, ближе к ночи, обе дамы, переодевшись в мужское платье, как уже случалось в подобных обстоятельствах, отправились на узкую и темную улицу Кристин, выходящую на улицу Дофин. Там жил Руан-старший, и там же располагался генеральный штаб карбонариев. У Руана Фелисии назначил встречу Бюше, организатор предприятия, в которое они собирались пуститься. Кроме того, ему надо было сообщить, что с ними едет Гортензия. Это ее очень беспокоило.
– Вы думаете, он согласится? Боюсь, как бы я не оказалась помехой…
– Волноваться еще рано. Если он не захочет, то так прямо вам и скажет, поэтому лучше подождем до встречи с ним.
В доме Руана Гортензия скоро успокоилась. Главный карбонарий очень тепло ее встретил и не только не возражал, а, напротив, был очень рад ее участию в деле. Он подумал немного и сказал:
– Вы отнюдь не помешаете, сударыня. Наоборот, от вас может быть существенная польза. Вы знаете, наш друг Руан, сидящий здесь, считает, что первоначальный наш план никуда не годится. Если вокруг тюрьмы будет постоянно сновать много людей, это неминуемо вызовет подозрения. То ли дело дама, путешествующая открыто, среди бела дня!
– Ах вот как! – проворчала Фелисия. – Я так люблю мужские костюмы, а вы лишаете меня удовольствия лишний раз появиться в них. Может быть, мужское платье мне не идет?
– Оно вам отлично идет и даже служит хорошей маскировкой в Париже. Но ведь здесь вы его носите только ночью. Днем, когда ярко светит солнце, вас сразу же разоблачат, стоит лишь повнимательнее присмотреться. Согласитесь, даже самой Жорж Санд никого не удается ввести в заблуждение. Так что мы решили выдать вас за испанскую даму, которая обожает путешествовать. Однако участие в спектакле вашей подруги может дать нам новые интересные возможности.
– Только непонятно какие, – вставила Гортензия, опасаясь, что Фелисия может обидеться.
– Вы блондинка… и к тому же знаете английский.
Гортензия сделала круглые глаза.
– В монастыре я учила английский, как, впрочем, и итальянский. Так хотел отец. Но у меня совсем не было практики…
– Легкого акцента и нескольких слов, по-моему, будет вполне достаточно. Если, конечно, вам удастся имитировать акцент.
– Для меня это пустяки! – вскричала Фелисия с типичным английским акцентом. – Я научу ее… Но все-таки, – добавила она уже на чистейшем французском, – может быть, теперь вы откроете нам суть?..
Тут неторопливо поднялся с места и подошел к ним высокий крупный мужчина, куривший трубку у камина за экраном. Это и был Руан-старший.
– Лучше всего этой молодой даме сыграть роль ирландской леди.
– Ирландской?
– Да. Вы, быть может, об этом не знаете, но среди жителей Морле есть много иностранных семейств, волей истории или же по причинам материального свойства заброшенных туда: там и английские якобинцы, и изгнанные из Канады неблагонадежные, и испанцы, и португальцы, и, наконец, ирландцы. Среди ирландцев я знаю Уолшей, Гейнсборо и Батлеров. Но дело в том, что судовладелец Патрик Батлер идет не в ногу со временами Реставрации. Это друг, разделяющий наши взгляды. Никто не удивится, если к нему погостить приедет соотечественница, например, его двоюродная сестра. Во всяком случае, очаровательное существо, чье присутствие может побудить его оказать нам содействие не только на словах. Я уже говорил: он судовладелец, а нам нужно будет судно – после побега Орсини никак нельзя будет везти в Париж, пусть даже в сундуках двух хорошеньких женщин. Ему придется морем добираться до другой страны. Ведь он итальянец, не так ли?