Что с ней происходит? Почему она это делает?
О боже! А что, если Филип дома, но не один? Она не переживет унижения. Они ничего не обещали друг другу. Филип имеет полное право встречаться с другими женщинами. Насколько она знает, у него полно женщин. Она вообще не должна была заводить этот роман.
Она не имеет права заявляться к Филипу без приглашения, без предупреждения. Все привитые ей родителями правила хорошего тона громко предупреждали: «Нажимай кнопку первого этажа и беги». Им вторила гордость: «Поворачивай обратно, пока еще есть шанс избежать унижения».
Сибил понятия не имела, что заставило ее отмахнуться от этих настойчивых призывов и подойти к двери с номером 1605.
"Не делай этого, не делай этого, не делай этого», – крутилось в мозгу, когда она смотрела на собственный палец, нажимавший на кнопку звонка.
«О боже, о боже, о боже! Что я наделала? Что я скажу? Как смогу объяснить?»
"Господи, сделай так, чтобы его не было дома», – это была ее последняя мысль перед тем, как открылась дверь.
– Сибил? – Глаза Филипа распахнулись от удивления, губы изогнулись.
"Господи, помоги мне», – беззвучно прошептала она.
– Прости. Я должна была позвонить. Я не думала… я должна была…. Я приехала в город и…
– Подожди, отдай мне пакеты. Ты скупила весь магазин? – Филип уже выдергивал мокрые полиэтиленовые пакеты из ее заледеневших пальцев. – Ты совсем окоченела. Входи.
– Я должна была позвонить. Я…
– Не глупи. – Филип поставил пакеты на пол и начал стаскивать с Сибил плащ. Во все стороны полетели брызги. – Почему ты не предупредила меня? Когда ты приехала в Балтимор?
– Я… около половины третьего. Деловая встреча. Я просто… дождь идет, – выпалила Сибил, ненавидя и презирая себя. – Я не привыкла водить машину в час «пик». Если честно, я вообще не привыкла водить машину и немного нервничала.
Сибил говорила и говорила, а Филип внимательно смотрел на нее, приподняв брови. Ее щеки раскраснелись, но вряд ли от холода. Голос дрожал и срывался. Она явно не знала, куда девать руки. И все это было так не похоже на сдержанную, уравновешенную Сибил.
Плащ спас ее элегантный серый костюмчик, но туфли промокли, а в волосах сверкали капельки дождя.
– Ты нервничаешь, – сказал Филип, растирая ее руки, согревая их. – Расслабься.
– Я должна была позвонить, – в третий раз повторила Сибил. – Это неприлично, грубо, бесцеремонно…
– Ничего подобного. Может, немного рискованно. Если бы ты пришла двадцать минут назад, то не застала бы меня. Сибил, расслабься.
– Хорошо.
Она закрыла глаза и стала делать дыхательные упражнения, а Фил с удовольствием наблюдал за ней.
Вдох – выдох. Вдох – выдох. Очень медленно. Вдох – выдох…
– Неужели это действительно помогает? Сибил ответила с едва заметным, но все же раздражением:
– Многочисленные исследования доказали, что приток кислорода и концентрация сознания облегчают стресс.
– Не сомневаюсь, но я проводил собственные исследования. Давай попробуем по-моему. – Филип потерся губами о ее губы сначала легко, потом настойчивее, согревая, смягчая, убеждая. – Точно. Мой метод лучше, – прошептал он, погружая лицо в ее мокрые волосы. – Для меня гораздо лучше. А как насчет тебя?
– Подобная стимуляция – также испытанное лекарство от стресса.
Филип тихо рассмеялся.
– Боюсь, ты меня сведешь с ума. Хочешь вина? Почему-то в тот момент ей не хотелось уточнять, что он понимает под безумием.
– Один бокал. Хотя мне не следует пить. Я за рулем.
"Только не сегодня ночью», – подумал Филип, улыбаясь.
– Присядь. Я мигом.
Филип исчез в соседней комнате, а Сибил вернулась к своим дыхательным упражнениям. Когда нервы немножечко успокоились, она огляделась.
Главенствующее место в гостиной занимали огромный угловой диван, обитый темно-зеленой кожей, и такие же кресла. На журнальном столике – стеклянная красавица-яхта, несомненно, авторская работа, и две толстые белые свечи в старинных подсвечниках.
В дальнем конце комнаты – маленький бар с парой табуретов, обтянутых черной кожей. На стене за стойкой бара – реклама бургундского «Нуи-Сент-Джордж»: восседающий на бочонке улыбающийся кавалерийский офицер в форме восемнадцатого века с курительной трубкой в одной руке и бокалом вина в другой.
Белизна стен оживлена картинами. Рекламный постер шампанского «Теттингер» в рамке: элегантная женщина – точно Грейс Келли – в облегающем вечернем платье с бокалом пузырящегося вина. Репродукция Хуана Миро, изысканный осенний пейзаж.
Светильники – и современные, и начала века. Светло-серый ковер с высоким ворсом. Широкое окно без штор.
Очень изысканная, очень мужская комната.
Когда вернулся Филип с двумя бокалами вина, Сибил восхищалась резной скамеечкой для ног, похожей на свинью.
– Мне нравится твоя свинка.
– Мне тоже. Не хочешь рассказать, как провела день?
– Я даже не спросила тебя о твоих планах. Филип был босым, в мягком черном джемпере и джинсах, однако это не значит…
– У меня не было никаких планов, но теперь есть. – Взяв Сибил за руку, Филип подвел ее к дивану. – Ты сегодня встречалась с адвокатом.
– Ты знал?
– Он – мой друг и держит меня в курсе.
– Ну, кажется, он уверен, что вы получите постоянную опеку. Правда, я не смогла убедить маму сделать заявление, – призналась Сибил с виноватым видом.
– Она сердится на тебя?
Сибил глотнула вина.
– Да, сердится и несомненно сожалеет о своей минутной слабости. Филип взял ее за руку.
– Тебе тяжело, – сочувственно сказал он. – Прости.
Сибил перевела взгляд на их сплетенные пальцы.
– Я – большая девочка. И поскольку новости, ставшие сенсацией в Сент-Крисе, вряд ли перелетят Атлантику, мама переживет.
– А ты?
– Жизнь продолжается. Как только будут улажены все формальности, у Глории не останется причин беспокоить тебя, твою семью, Сета. Думаю, она продолжит причинять неприятности самой себе, но с этим я ничего не могу поделать. И не хочу.
«Равнодушие? – подумал Филип. – Или оборона?»
– Даже когда мы уладим все формальности. Сет останется твоим племянником. Никто не собирается мешать тебе видеться с ним, стать частью его жизни.
– Я – всего лишь напоминание о его старой жизни, – с горечью сказала Сибил. – Просто чудо, что раны, нанесенные Глорией, не столь глубоки. Если Сет и сможет стать нормальным человеком, то только благодаря твоему отцу, тебе и твоей семье. Мне он не доверяет, Филип, и у него есть на это причины.