— А раз так, — подытожил граф, заметив, что она уже поднесла вилку ко рту, — подождите, пока я приступлю к тостам. Вот теперь, пожалуйста, продолжайте уничтожать яичницу. Я вижу, вам нравится этот джем. Это что-нибудь особенное?
— Да. Кухарка начала готовить его, еще когда я была ребенком. Я частенько проникала на кухню, и она давала мне лепешки и бисквиты, смазанные этим вареньем.
Он подцепил на вилку огромный кусок бифштекса, взял со стола газету и снова погрузился в чтение.
— Будьте любезны, передайте мне кофе.
Граф поднял глаза от газеты.
— Если только это входит в обязанности хозяина дома, сэр, — язвительно добавила она.
— Несомненно, мэм. Я считаю, что хозяин дома, как и капитан судна, должен делать все возможное, чтобы его корабль оставался на плаву. Интересно, признаете ли вы меня своим повелителем? Пожалуйста, вот ваш кофе.
Повелителем? Черт бы побрал его серые глаза, которые он у нее бессовестно украл!
— Да, и еще, сэр, если вас не затруднит, подайте мне несколько страниц газеты.
— Конечно, мэм. Я ошибочно полагал, что женщины не читают газет — разве что изредка, да и то только последние страницы со светскими новостями. Но вы же леди Арабелла из Эвишем-Эбби! С моей стороны было бы невежливо указывать вам, что делать. Итак, какие страницы вы предпочитаете?
— Поскольку мне не хотелось бы мешать вам, вы можете дать мне те страницы, которые уже просмотрели.
— С удовольствием, мэм, — сказал Джастин, протягивая ей газету.
Арабелла выхватила ее у него, и тут он заметил, что тыльная сторона ее руки вся сплошь в царапинах, а на щеках и подбородке еще не зажили ссадины. Интересно, какие еще повреждения скрываются у нее под платьем? Тут было о чем поразмыслить. Он представил себе ее очаровательные груди, маленькие и упругие. Пальцы его непроизвольно сжались вокруг чашки. Что же до остальных ее прелестей… Он торопливо глотнул кофе и поперхнулся. Она взглянула на него без всякого интереса и равнодушно промолвила:
— Если вы посинеете от удушья, я, так и быть, сделаю что-нибудь, чтобы облегчить ваши страдания. — Ее язвительный голосок был мягким, как желтые драпировки на окнах.
— Премного вам благодарен, со мной уже все в порядке. Просто я задумался. Надеюсь, сегодня вы чувствуете себя лучше? Вот, положите-ка себе еще яичницы — вам нужно немного пополнеть.
— А мой отец всегда говорил мне, что женщина ни в коем случае не должна набирать вес. Он говорил, что это выглядит отвратительно.
— Отвратительно для кого?
— Ну, наверное, для джентльменов.
— А сами джентльмены могут толстеть и отращивать животы?
— Я считаю, — отчетливо произнесла она, — что джентльмены вольны делать все, что только им заблагорассудится, не особенно опасаясь осуждения. И как, по-вашему, осмелится леди сказать своему супругу, что ей противны его обвислые щеки или толстое брюхо, когда именно он дает ей деньги на всякие дамские безделушки?
— Да, это разумное замечание. И тем не менее я настаиваю, чтобы вы хорошо питались. Так что приступайте к еде, я сам скажу вам, когда вам будет достаточно.
Ну, это уж слишком! Она отшвырнула газету, и та упала на ковер.
— Меня радует, что вы так быстро оправились после вчерашнего, но отнюдь не удивляет. Доктор Брэнион заверил меня вчера вечером, что сегодня вы будете такой, как всегда. Поскольку при этих словах у всех присутствующих округлились глаза, я заключил, что лицезреть вас в вашем обычном расположении духа — истинное удовольствие.
— Да вовсе это не удовольствие, то есть я хочу сказать, это вы так думаете! Вы считаете, что мой характер — сущее наказание для всех домашних, так это неправда! Конечно, вы являетесь исключением, но это вполне объяснимо. Я вас терпеть не могу. Я не желаю, чтобы вы жили в моем доме. Конечно, я понимаю, что теперь вы новый хозяин поместья, но я не обязана выказывать вам почтение и уважение, черт бы вас побрал!
Вилка задрожала в ее руке, и она быстро поднесла ее ко рту.
— Вы наговорили тут более чем достаточно. Многое из того, что мне пришлось сейчас услышать, я мог бы отнести и к вам самой, но я джентльмен и обязан быть вежливым с дамой. Кроме того, я хозяин и должен соблюдать законы гостеприимства. Так не соизволите ли вы, мэм, прокатиться со мной верхом? После того как позавтракаете, разумеется. Я уже готов. Мне бы хотелось совершить ознакомительную прогулку по своим владениям. Конечно, если вы не против.
Нет, она против! Пусть едет один, заблудится или, еще лучше, пусть свалится с лошади в пруд. Да ведь пруд-то всего два фута глубиной — нет, ничего из этого не выйдет.
— Я согласна, — процедила Арабелла сквозь зубы. — Видно, ничего не поделаешь.
Он слегка приподнял черную бровь, совсем как это делал ее отец. Ее отец. Она почувствовала, как комок подступил к горлу. Проклятая боль! Ей было невыносимо тяжело, но она ненавидела печаль, затопившую ее душу, обнажившую ее горе, которое она так старалась скрыть.
Джастин заметил это, понял, что она не хочет, чтобы он видел ее слабость, и промолвил:
— Вот и отлично. Какую лошадь вы выберете, мэм? Я прикажу конюху ее приготовить.
— Лошадь графа, разумеется, — не задумываясь ответила Арабелла, все еще погруженная в свои печальные размышления.
Он не мог видеть ее такой понурой и грустной и потому насмешливо заметил:
— Вот как? А вам будет удобно впереди меня на лошади? Конечно, я не против, чтобы мы с вами сидели в одном седле — по крайней мере пока вы не растолстеете, — но бедное животное, думаю, будет не в восторге от того, что ему придется тащить на себе двоих.
Его слова возымели действие. Она резко вскинула голову и посмотрела на него так, словно хотела в сию же минуту сдернуть со стола скатерть, обмотать ее вокруг его головы и задушить его. Он ухмыльнулся, заметив ее бешеный взгляд.
— Вы сказали это нарочно. Вы знали, что я не имела в виду вашу лошадь, будь она проклята. Лошадь графа — это лошадь моего отца и…
— Вы имели в виду Люцифера?
— Вы это знали с самого начала!
— Что ж, я разрешаю вам оседлать Люцифера.
— Предупреждаю вас, что я хорошо стреляю, — выпалила она вне себя от ярости и вскочила из-за стола, сердито отпихнув в сторону стул.
— Я был бы вам весьма благодарен, если бы вы бережнее обращались с моей мебелью.
Она не могла найти достаточно язвительных слов, чтобы высказать свое возмущение. Наверное, это потому, что она ужасно устала. Арабелла могла только молча смотреть на него, испепеляя его взглядом.
Джастин поднялся из-за стола и подошел к ней.
— Ну довольно, мэм. Вам не кажется, что на сегодня уже хватит перепалок и взаимных оскорблений? Что касается меня, я считаю, что это вредно для пищеварения. — Она продолжала молчать, стиснув зубы, и он добавил с улыбкой: — Так и быть, я дарю вам Люцифера. Вскоре мы переименуем его в «лошадь графини».