Ему удалось схватить ее за ногу как раз в тот момент, когда она умудрилась вскочить на широкую спину жеребца. Один рывок — и она свалилась едва ли не на него. Он прижал ее к себе. О Боже. Не впервые он обнимал ее, ощущал прикосновение грудей, но теперь хотел обнажить их, прижаться губами к соскам. Хотел гладить длинные ноги и треугольник между ними.
Он дышал так тяжело, что едва мог говорить.
Она барабанила кулачками по его груди, плечам. Один удар случайно угодил в челюсть. Правда, больно не было. Не то что от тех пощечин в черной дыре. Собственно говоря, он этого почти не заметил. Заметил только, что она тяжело дышит, и внезапно почувствовал ее страх. Он испугал Меррим своими речами! Нужно ее успокоить! Нельзя же просто швырнуть ее на землю и овладеть!
Он схватил ее за плечи и принялся трясти, пока голова не откинулась назад. И как ни хотелось поцеловать ее губы, он злобно прошипел:
— Что это с тобой? Ты все равно выйдешь за меня! Что дурного, если мы ляжем вместе еще до свадьбы? Пусть даже священник не благословил нас, какая разница?! Этому суждено случиться, Меррим. Не противься мне! Ты сильная и не должна ничего бояться! Я хочу взять тебя… да и ты желаешь того же! Неужели не видишь, как мне плохо?!
— И как тебе плохо? — закричала она ему в лицо, с новой силой ударив в грудь кулаками.
Бишоп так и не понял, о чем она. Он сказал все, что думал, и теперь настало время взять ее.
— Скажи, что больше меня не боишься. Скажи, что хочешь.
Его вздыбленная плоть упиралась ей в живот. Он знал, что она должна ощутить все: его форму, размер… и знал также, что она боится. Но все это не играло роли. Ничто не играло. Кроме одного: лечь между ее бедер. Сейчас.
— Скажи.
Она сжала ладонями его голову, сначала слабо, потом чуть сильнее, пытаясь привлечь его внимание. Наконец ей это удалось.
— Послушай: ты будешь моим мужем, пока я жива, если проклятие не убьет тебя. Ах, это дурацкое, злобное проклятие!
Он поцеловал ее. В животе Меррим стало горячо, и она смело поцеловала его в ответ. И снова это непривычное ощущение внизу живота, распространявшееся вверх, до самой груди! Но теперь стало трудно дышать. И это всего лишь потому, что его копье так отвердело?
Теперь его руки опустились на ее бедра. Стиснув округлые ягодицы, он поднял ее и вдавился своей плотью, и она зажмурилась от счастья.
А его поцелуи… хоть бы он не останавливался!
Его язык толкнулся в ее губы, и она приоткрыла рот. Все мысли мигом вылетели из головы, когда он коснулся ее языка своим.
Она вскрикнула и прильнула к нему. Во имя мощей святого Иуды, это уж слишком… и все же недостаточно… совсем недостаточно…
Она не знала, что происходит, и не хотела, чтобы это прекращалось где-то в глубине сознания она понимала, что именно мужчины и женщины делают вместе, и, хотя всегда считала подобное занятие смехотворным, ужасно постыдным и-унижающим женщину, сейчас не возразила. Эта часть его тела была тверже, чем несколько секунд назад, и прижималась к ней всей своей немалой длиной.
Он обнял ее, притянул к себе, прижал так крепко, что они стали почти единым целым. Но она хотела подобраться еще ближе. Поразительна эта потребность льнуть к нему. Тереться об него всем телом. И касаться. Касаться его, даже той части, которая настойчиво требовала ее впустить.
Сердце бешено колотилось. Чье? Его или ее?
И теперь она тяжело дышала, почти задыхалась… и хотела, хотела…
— Какое чудо, — прошептала она, прежде чем Он вновь завладел ее губами. Он не только поглотил ее слова, но и принял в себя. Она приподнялась на цыпочки, пытаясь подобраться еще ближе. Дергала его за волосы, безмолвно требуя опустить голову.
— Забудь проклятие, — попросила она и снова вскрикнула.
Вожделение продолжало пульсировать в нем. Господи Боже! Ее рот, ее груди… вся она. Остальное не имеет ни значения, ни смысла. Он получит ее. Сейчас.
Бишоп подхватил ее и понес в пещеру. Она обвила руками его шею и припала к губам. Он споткнулся о камень и едва не упал, но, поскольку продолжал утопать в похоти, не обратил на это внимания. Меррим извивалась, словно в беспамятстве. Он же продолжал осыпать ее поцелуями, на которые она отвечала с не меньшим усердием. Отныне она его жена, пусть и невенчанная.
Но прежде чем уложить ее на песок, он неожиданно вспомнил, что, несмотря на четырех мужей, она осталась невинной девственницей. И даже это не остановило его. Еще мгновение — и он возьмет ее.
На этот раз она не вскрикнула. Она застонала.
Он рывком поднял подол ее платья, увидел снежную белизну ног, откинул сорочку, и его взору предстал холмик, поросший кружевом рыжих завитков… Бишоп едва не проглотил язык.
— Ты моя, — сказал он, стаскивая шоссы и нависая над ней.
— Бишоп? — выдохнула она.
И он снова расслышал страх и неуверенность. Вынудил себя отвести взгляд от ее живота и посмотреть ей в глаза.
— Не желаю, чтобы ты боялась. Я постараюсь не очень спешить, но, думаю, уже слишком поздно. Прости.
Он развел ее ноги, согнул в коленях, готовый вонзиться в нее. И ахнул, когда она неожиданно подбила его локти ладонями, и он свалился на нее. Не успел он опомниться, как она вцепилась ему в волосы, притянула его голову к себе и стала целовать всюду, куда могла дотянуться: ухо, кончик носа, подбородок.
— Я больше не боюсь, слышишь?
Он ощущал ее нагое тело под своим, жар, исходящий от них обоих, и готов был взорваться… нет, сначала он войдете нее, а уж потом можно умирать.
— Не… не боишься…
— Нет, — поклялась она.
— Голая, — прошептал он ей в губы. — Ты голая, и я сейчас буду в тебе, Меррим. Сейчас. Я должен.
Он попытался приподняться, чтобы войти в нее, но она поднялась вместе с ним, продолжая обнимать его за шею. Он не мог освободиться. Она снова страстно целовала его.
— У тебя одинаково красные волосы, что вверху, что внизу… я прижимаюсь к тебе и… я не могу не коснуться тебя, не попробовать на вкус, — бормотал он. Она почти плакала, не понимая ни единого слова, зная только, что жаждет его ласк, волшебного жара, окутывающего ее. Его руки, казалось, были повсюду, и каждое прикосновение сводило ее с ума. Она не отпустит его, потому что не может насытиться его губами, его дыханием, согревающим ее с макушки до подошв кожаных туфелек, одна из которых уже успела свалиться с ноги.
— Я войду в тебя, Меррим, войду сейчас, — твердил он, — иначе пролью семя на землю.
Его плоть была готова вонзиться в нее. Но этого не будет, тюка не позволит она. А она не собиралась этого делать: и без того наслаждение было поразительным. Его язык, сплетавшийся с ее языком… влажный, настойчивый, он был наивысшим чудом. И она мечтала, чтобы это продолжалось вечно.