В последний месяц он несколько раз возвращался домой из офиса и убеждался, что дом уже больше не принадлежит ему, а становится только домом Роз. Сейчас Роз была в Италии со своим богатым врачом, и он размышлял, а не бросить ли ему все к черту и “скупить ли квартиру. Он не знал, когда она вернется, но, если вернется неожиданно и найдет его еще здесь, ей доставит удовольствие вышвырнуть бывшего муженька на улицу. Он обогнал еще одну бегунью, молодую женщину, которая одарила его своей волшебной улыбкой, когда они поравнялись.
Да, он и в самом деле свободен. Никогда прежде не думая о сексе как обычном развлечении. А теперь у него несколько очень красивых молодых женщин, благодарных ему за науку. Сегодня вечером он собирался встретиться с Синтией Макбейн, преподавательницей джазовой музыки в местном клубе. Эта изобретательная Синтия, кажется, всерьез изучила Камасутру. Очень хорошо, думал он, что она старается быть в форме, а для подобных упражнений нужны немалые сексуальные возможности и здоровье.
Джонатан замедлил свой бег, постепенно успокаиваясь и остывая. Он чувствовал себя полным энергии, полным новой жизни. Он не мог дождаться минуты, пока попадет в офис, чтобы начать донимать Мидж.
— Ну, босс, — сказала Мидж весело, когда он пружинистым шагом вошел в офис, миновав застекленные двери, — сегодня у вас полно звонков.
— Деловых или личных?
Она сообщнически улыбнулась.
— И тех, и других — всего понемногу. Вы их сортируйте, а я пока налью вам кофе.
Жизнь, думал он, поднимая телефонную трубку, чтобы поговорить со своим менеджером по вопросам производства, улучшается со сказочной скоростью.
Теперь он знал, откуда взять необходимые деньги. Это оказалось несложно.
— Не понимаю, — сказал Майкл Карлтон, и лоб его перерезала глубокая морщина. — Ничего не понимаю.
Лоретта осторожно положила свою столовую ложку и кивнула горничной Лидии, чтобы та их оставила.
— В чем дело? — спросила она.
— Речь идет о людях, которых я нанял, чтобы они занялись “Миллсон стал”. Они исчезли, растворились. От них ничего — ни звука, ни слова.
— Когда ты это обнаружил?
— Вчера днем. У меня было назначено свидание с моим доверенным лицом.
— И он не явился, да?
— Да, и не дал о себе знать ни единым словом.
— Я бы не стала пока беспокоиться по этому поводу, мой дорогой, — сказала она, снова поднося ко рту ложку. Они ели свежий черепаховый суп, ее любимый, и она не хотела портить себе удовольствие.
Майкл ненавидел черепаховый суп. Он наблюдал за матерью и играл хлебным мякишем.
— Дело не только в этом.
— О? — Ложка Лоретты замерла в воздухе между тарелкой и ртом.
— Джеймс Хьюстон, по словам моего президента по маркетингу, вовсе не так хорош, каким он представлялся раньше. Не могу поверить, чтобы люди из АКИ этого не знали. Они ведь собирались нанять его.
— Я думаю, пока еще рано судить. Должно быть, в нем что-то есть. Ребята, которые заправляют АКИ, не дураки.
— Знаю, — признал он. Теперь его мучила знакомая жгучая боль в животе. Черт бы побрал эту язву! Майкл с трудом улыбнулся.
— По крайней мере с Корди все прошло гладко — мы перекупили компанию. Должно быть, это нанесло им серьезный урон.
— Группа стратегического планирования Элизабет, должно быть, в ярости, — заметила Лоретта спокойно и взяла в руки маленький колокольчик, лежавший возле левой руки. На звонок быстро и безмолвно появилась Лидия, чтобы подать следующее блюдо.
Майкл любил бараньи отбивные, по крайней мере в том виде, как их готовил повар матери — с розмарином и капелькой чеснока.
Лоретта наблюдала, как он ест, и несколько минут молчала.
Потом сказала:
— У меня был разговор с Кэтрин. Я больше не имею над ней власти, Майкл. Теперь, когда она дорвалась до денег, завещанных ей отцом, девочка совсем отбилась от рук.
— Знаю. И знаю, кто в этом виноват. Некий Чэд Уолтере. Мне ужасно тяжело тебе говорить об этом, мама, но я слышал, что он деляга — достает и сбывает наркотики, и Кэтрин, вероятно, сидит на кокаине.
Лоретта произнесла очень медленно и четко:
— Предлагаю тебе избавиться от мистера Уолтерса, а я беру на себя Кэтрин.
Майкл почувствовал, как его желудок непроизвольно сжался, когда мать произнесла это. Ей почти восемьдесят четыре года. И все же.., все же…
— Да, мама, — сказал он, подумав, — лучше всего будет…
— Меня не интересуют детали, Майкл. Просто устрани его. Нашей семье не нужны скандалы.
— Да, мама.
— Брэдли подумывает о браке.
— И кто она? — спросил Майкл невыразительным голосом.
— Девушка, которую я одобряю, — сказала Лоретта. — Ее зовут Дженнифер Хенкл, она дочь сенатора Чарльза Хенкла от Алабамы.
— Но, ради всего святого, почему?
Лоретта, хмурясь, посмотрела на него. Майкл осекся. Как сказать матери о том, что давно уже ходят слухи, будто ее старший внук предпочитает мужчин? Иногда ему хотелось стать пастухом в Пиринеях и жить окруженным басками. Конечно, уж там он бы не заработал язвы.
— Во всяком случае, — продолжала Лоретта после минутного молчания, — Дженнифер будет здесь в следующий уик-энд и познакомится с семьей. Думаю, ты ее тоже одобришь. Очень тихая, хорошенькая, из солидной семьи.
— Ха, она случайно не музыкантша?
— Это вовсе не так забавно, Майкл.
— Нет, — ответил он со вздохом. — Думаю, вовсе не забавно.
— Тимоти всегда был очень сильной личностью, как ты знаешь.
Да, Майкл знал и, случалось, ненавидел брата за это. Он вспоминал случаи, когда Тимоти называл его слюнявым и слезливым маленьким ничтожеством. А теперь Тимоти умер.
Лоретта продолжала говорить, и голос ее теперь стал мечтательным:
— Иногда я приходила в ярость, если он со мной не соглашался, и тогда он просто улыбался своей особенной улыбкой и советовал взять в руки вязанье. Да, он был сильным человеком, мужественным сыном, опорой.
— Но у тебя остался я, мама, — сказал Майкл. Лоретта нежно похлопала его по щеке.
— Да, у меня есть ты, верно. И мы хорошо ладим, Майкл. Очень хорошо.
Когда перед уходом Майкл поцеловал ее в пергаментную щеку, он почувствовал, что между ними существуют прочные узы, может быть, союз не столь крепкий, как с Тимоти, но теперь это не имело значения. Он ощутил хрупкость ее тела, и это его напугало, но лишь на секунду, потому что Лоретта отчетливо произнесла:
— Позаботься о Чэде Уолтерсе, мой дорогой.
Кристиан Хантер смотрел на Лайэма Гэлэхера. Он увидел, что привратник узнал его, и кивнул: